Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

А в Сен-Жермен-ан-Ле еще один поезд прогудел, пересекая мост над Сеной, «ту-ту» его, скорее, напоминало сигнал игрушечного паровозика на детской железной дороге, но Жюль проснулся. Воспоминания множество раз уносили его в Спарту, и, хотя Жаклин не стало, она все еще была там, в алеющем солнце, такая, какой он увидел ее впервые, по-прежнему живая и с каждым днем все более живая и настоящая, чем даже тогда. Все, что он любил, он любил в ней.

На военной базе-крепости в Алжире и в окрестных лесах молодые солдаты прочно усвоили, что опасность подкарауливает везде и всюду каждый день и каждый час. Риск испокон был привычен для большей части человечества и остался таковым в местах, где свирепствуют мор, голод и война, а жизнь хрупка и беззащитна. Для Жюля это не было новостью, и все же в его долгой жизни опасности возникали лишь эпизодически: в младенчестве, в раннем детстве во время войны, в конце сороковых – начале пятидесятых, в пору тяжелых болезней на самой заре по-настоящему современной медицины, потом в Алжире и дома во Франции, куда докатилась алжирская война, и, в меньшей степени, во время кризиса 1968 года.

Что касается самых защищенных и стабильных жизней в самых защищенных и стабильных странах Запада, то даже упоминание наименьших из зол – автомобильных аварий, рака, пропажи детей – заставляет усомниться в общих представлениях о безопасности. Тем не менее Жюль, как все прочие, пребывал в иллюзии защищенности, которую могут себе позволить современные развитые страны. Он осознавал абсурдность своих мелочных жалоб и понимал их неуместность: вещи в химчистке не готовы в срок, в метро жарко и не протолкнуться, ледяной дождь, насквозь промочивший его во время гребли, ошибочный счет, нагло требующий немедленной оплаты, подтекающая раковина, собака, воющая ночь напролет.

Подобные досадные недоразумения меркнут перед лицом болезни и смерти – болезни Люка, смерти Жаклин. А еще, пусть и не сразу (Жюль и в самом деле обладал обостренной чувствительностью), французские евреи ощутили страх и мрак, накатывающие из далеких тридцатых годов двадцатого века; на этот раз страх и мрак были другими, но кое в чем оказались очень похожи. Чем больше он старался, чем больше планировал, тем больше убеждался, что ни над чем не властен. А что, если бы он не пошел в «Георг V» и по чистой случайности не получил заказ? А что, если бы из простого ритма гребков в бассейне ему не открылась песня, которая может спасти его семью?

Все так и было, но на следующий день, после того как тема снизошла на него из эфира над плавательным бассейном, ставки взлетели, и все обрывки иллюзии контроля развеялись полностью. Ибо утром того дня, когда он записал песню, отправил ее и с удовольствием поплавал на лодке по водам Сены, он (совершенно того не желая) начал влюбляться. А с наступлением ночи кровавое насилие в клочья разметало остатки его спокойной старости.

Обучение музыке велось по всему городу. Но поскольку Жаклин всегда жила и работала в Латинском, да и Жюль здесь начинал, он предпринял неимоверные усилия, чтобы остаться здесь, когда его факультет переехал в Клиньянкур. Задолго до этого, когда Национальная консерватория была перенесена в Город музыки [31] Город музыки (Музыкоград, называемый также Второй филармонией) – общественно-коммерческое предприятие под эгидой Министерства культуры Франции, открытое в 1995 г. и объединяющее сразу несколько музыкальных учреждений. Расположен в квартале Ла-Вилетт XIX округа Парижа. , Жюль Лакур мертвой хваткой вцепился в свой крохотный кабинет в тихом здании в Сорбонне. Но чтобы преподавать, ему пришлось кататься практически из одного конца города в другой, в пробках, уворачиваясь от грузовиков, мимо бесчисленных гор мусора в сполохах граффити на поросших сорняками проулках вдоль загруженных автострад.

Дабы записать свои тридцать два такта, Жюль отправился в консерваторию, расположенную в Городе музыки в восточной части Парижа. Приехав поздним утром, он смог собрать шестерых скрипачей, двух альтистов и студента, согласившегося поработать звукорежиссером. Можно было бы уложиться за полчаса. Но требовалась вторая виолончель, а рядом ни одной не оказалось. Раздав партии своему импровизированному оркестрику, половину которого составляли его нынешние и наверняка будущие студенты, он объявил:

– Нам нужна еще одна виолончель. Не знаете кого поблизости? Мы в самом деле без нее не сможем начать запись.