Павел Костюк - Красный Яр. Это моя земля

Укол!

И женский голос:

— А сверху троечка: глюкоза, хлорид натрия, витамин С. Через пять минут возвращайся на тропу, боец.

Здесь, на тропе, на Севере Таиланда, мы идем, и время от времени я смотрю на учителя, а он — на меня. От его взгляда, от его движения — тепло. Медитация при ходьбе проще, чем сидя. Когда новичок сидит, возникает разочарование, напряжение. Но — можно не напрягаться, а ходить.

— То есть медитируют при ходьбе только новички?

— Не только. Многие гуру посвящают ходьбе часы и дни. Тропы для медитаций превращаются в глубокие борозды. Некоторые монахи месяцами идут по тропе, прерываясь на сон, подложив под голову ладонь. А просыпаясь, продолжают движение.

Мы выносливы. С древних времен большинство жителей этих мест путешествовало пешком. Послушай слово «путешествовали»! Мы берем чаши для подаяния и скитаемся в поисках уединенных мест.

Мы бодрствуем. Граница между медитацией и сном — зыбкая. Сколько раз ты слышал во время практики сопение или даже храп? Сколько раз засыпал сам? Медитация при ходьбе исключает сон.

Мы сосредоточены. Мы следим, куда идем. Слышим лесные звуки, ощущаем себя и мир вокруг. Перевариваем пищу ума и пищу тела.

— Вот почему мы после еды и учебы практикуем медитацию при ходьбе?

— Да.

Операцию по восстановлению зрения дочери надо сделать в течение года. Цена вопроса — миллион. Продал квартиру, перевез семью к маме. Новую профессию осваивать поздно, решил зарабатывать тем, что есть. С жадностью бросался туда, где видел деньги. На предложение поставить рекорд согласился, не размышляя. Я — Ходок.

Я не считал недель, мне это было неинтересно. После удара в лицо у жены начались схватки. И на пиках первых схваток она смотрела на меня, как мышь, попавшая в мышеловку. С каждой схваткой скукоживалась, уменьшалась в размерах. А потом закричала как выпь, и на белый ковер закапало красным.

Тик-так.

Испортила кровью ковер. Теперь деньги на химчистку ищи. Мы сказали в роддоме, что она упала «лицом на табурет или что-то такое».

— Что-то такое, — сказала доктор, вытянув губы трубочкой.

Чертовы доктора.

В гипоксической маске с уровнем 6 тысяч метров бежать на рекорд — 24 часа. Место действия — Гремячая Грива. Дата — середина февраля.

И вот сибирское морозное утро. Сборы недолгие — что там собираться. Маска, шапки, ботинки, перчатки, куртки. Вокруг — телек и журналисты. Побью рекорд — моя девочка получит шанс.

Моя?

Я не привыкал к дочери — не мог привыкнуть. Она смотрела на меня невидящими (ненавидящими) глазами. Туманными, как пар над Енисеем. И на вопросы, что такое белый снег и красный арбуз, без спазма в горле невозможно было ответить.

Вот заполнены судейские протоколы. И стартовый выстрел — для всех. Передо мной — спиной — бежит корреспондент, ведет репортаж. После первого десятка кругов остаюсь один. Дыхание выровнял. Темп поймал.

Тик-так.

Мы все начинаем с первого шага. В каждом деле, в каждой победе. Идем ли в гору, учим ли санскрит. Ухаживаем ли за садом, читаем ли молитвы.

Первый вдох. Познай начало. Первый выдох. Познай процесс. Ничего не жди от ходьбы. Просто будь.

— Ходи босиком. Найди укромную дорожку. Смотри прямо. Стань тигром. Ты когда-нибудь видел, как ходят тигры?

Я не видел, как ходят тигры. Но видел, как ходит моя жена. До беременности она много танцевала, и каждый шаг ее был невесомым. Она порхала как птичка, носила юбки-пачки и часто говорила, что ей легко. Я вздрагивал от этой фразы. Сутулился, нурился, сжимал кулаки и челюсть. Я смотрел на нее, она красила в синий и розовый веки, ресницы.

— Умойся. А то выглядишь как пони.

Она смеялась, запрокинув голову, запустив в кудряшки цветные ногти.

Ей, видите ли, легко. А мне? Она порхала, а я падал. Ходьба — постоянное состояние падения. Центр тяжести — всегда впереди, а наконечник палки — штыкует на 30—40 см сзади. Карбоновый ствол и пробковая ручка весят как былинки на старте, а к двадцатому километру — уже тяжелы. Однако палки прибавляют скорость, еще какую. В сочетании со скручиванием в грудном отделе руки — длиннее, и дополнительные сантиметры дают ускорение.

Встречный ветер усиливается. Наклоняюсь вперед, укорачиваю шаг. Дыхание сбивается от порывов, от смены темпа, от того, что необходимо усилие воли для вдоха и выдоха в маске. Шесть тысяч метров гипоксии… шесть тысяч…

Начал спотыкаться.

Упал.

Больно в груди.

Тик-так.

Очнулся от всхлипываний — плачет мама. Не выношу женских слез, они так часто бывают по пустякам. Ну упал, что поделать, бывает. Хватит ныть над ухом, мешаешь спать.