Игорь Белодед - Синий кит

Вдруг Софию охватил страх, а что если вместо Абры она наткнется в башне на сбежавших зеков? — она помнила, что они приложили руку к возведению водонапорной башни после войны, — что если они сделают ей что-нибудь ужасное? Осознав страх, она заулыбалась, и ей тут же стало стыдно за редкость и нелепость своих чувств, которые в отличие от мыслей появлялись в ней всегда некстати и невпопад. Она собиралась умереть через полчаса, и все равно боялась тех, кто может причинить ей смерть.

К кирпичной стене башни был прислонен ржавый электросетевой шкаф, до дугового замка занесенный снегом, он будто бы вмерз в стену, а снежная шапка на нем никак не могла соединиться с сугробом.

София добралась до двери, толкнула ее изо всех сил, но дверь не подавалась. Как же так? Неужели кто-то запер ее? Опустив рукава до самых пальцев, она толкала и толкала стальную дверь, но она отзывалась лишь гулким, гхекающим звуком, как будто там — внутри башни, упав с лестницы, лежал старик-подранок, кряхтел и мешал зайти ей вовнутрь.

София снова испугалась — на этот раз того, что Абра, завидев ее издали у входа, не станет приближаться к ней. Проваливаясь в сугроб, София обошла вокруг башни, но нигде второй двери в нее не было, только высоко над ней — в два ее роста — вделанный в кирпич серел круглый блин нивелировки. Надпись из-за налипшего снега была недоступна глазу, лишь буквенное сочетание: «иверка», — и число семнадцать. Вновь оказавшись перед дверью, София выдохнула, с досады прислонилась к металлу, взялась за ручку, потрясла ее — и в отчаянии рванула на себя. Дверь легко подалась.

В башне было темно, приямок, где прежде стояли насосы, был завален мусором: опустошенные пачки сигарет, бутылки из-под пива, скомканная фольга из-под шоколада, разодранные надвое упаковки кондомов с зубчатыми краями. Глаза Софии скоро привыкли к полумраку, на противоположной от входа стене виднелись тумблеры без рычагов, под ними начиналась лестница, ведущая наверх.

— Есть кто-нибудь здесь?

Голос ее метнулся вверх и где-то в середине башни остановился.

Лестница была с бетонными ступенями, края их не скрошились, перила чугунные и ржавые — без сохранившихся деревянных поручней, хотя, может быть, здесь их никогда и не было. Софии было приятно замечать, что она способна задумываться над устройством лестницы, как будто ее впечатлительность могла жить вне нее.

Миновав пролет, София вчиталась в надписи на стенах — на частью обвалившейся кирпичной кладке: «И для твоего блага боги пошли и разрушили Смерть, и убили Тьму. И я пришел, чтобы избавить тебя от зла, и потому я открою врата в каждое небо и представлю тебя Отцу твоему — и станешь ты перед ним в чистых одеждах». Шрифт убористый, готический: пахнуло близостью Абры. И задумавшись над этими словами, София вдруг почувствовала, что ее руки в митенках наконец-то отошли от холода: внутри башни, несмотря на то, что окна в ней были без стекол, — обыкновенные провалы в крошащихся, армированных прутьями, красных кирпичах, — было теплее, чем на улице. Снег залетал в окно, но не задерживался на ступенях, а устремлялся вниз — в приямок, от которого пахло сыростью и теми семьюдесятью годами, которые прошли со строительства башни и основания города.

Чем выше София поднималась, тем дольше она задерживалась у окон. Свистела метель, надрывалось небо, где-то за предместьем зажигали свои глаза жилые дома, а над ними красной вспышкой, делавшей буран празднично-рождественским, вспыхивал огонь с нефтехимического комбината. Школы отсюда не было видно, как и дома умершей бабушки.

Вниз, с помещения под баком, к приямку спускалась необрезанная запорная арматура. На ней кто-то сделал блестящие засечки.

Дыхание участилось, когда она вдруг приметила рисунок синего кита, а над ним — плыл белый лебедь — и тень его сливалась с китом. София поспешно отвернулась от них.

Мелькнула надпись: «Башня эта — чудо, ты явился в мир. Что ж, беги отсюда, пока полон сил».

А вот знак Абры — обнаженный мужчина с головой петуха и змеями вместо ног, вместо Горгоны на нарисованный углем щит прикреплен осколок зеркала. София посмотрелась в него и невольно убрала волосы со лба, прижатые вязанкой.

Покореженные счетчики, ставшие расходомеры. Шаги громом отдавались в ее ушах, как будто она шла по утробе животного, которого боялась разбудить.

Наконец, она оказалась в галерее под баком. Он был напрочь проржавевший, бурый, как усы Гильзы. С правой стороны показалась маленькая винтовая лестница, на баке выскоблено: «Дальше Смерть».