Никита Немцев - Ни ума, ни фантазии

Небритое лицо исказилось, фанатка закрыла уши руками, ребёнок заплакал. Пока не началось избиение артиста — Сан Саныч и Вадик сошли. Да и станция, кстати, нужная была.

— Зря ты это в метро… — говорил Вадик по пути домой. — Не над всем же смеяться можно.

— А над чем нельзя?

Вадик задумался:

— Над тем, что ранит.

— Тогда легче смех запретить! — Тут Сан Саныч остановился, громко бзданул и принюхался: хорош! (И пусть гадко пахнет, — но уж таков Сан Саныч.)

Дома было ожидаемо кисло: пришлось опять пить, курить и звонить в морг. Пока Сан Саныч болтал с патологоанатомом, Вадик несколько раз сбегал в ванную и перечитал записку.

— Слушай, а может позвоним, а? — подсел он к Сан Санычу, который уже рассказал все анекдоты и положил трубку. — Ну… девочкам…

— Понравилось? — Сан Саныч положил Вадику руку на плечо. — Вот на работу выйдешь — тогда и звякнем…

Рука тут же оказалась сброшена и беспомощно валялась на спинке дивана. Сан Саныч не растерялся и почесал ей подбородок.

— Опять ты начинаешь! — Вадик встал. — Как будто человека из меня сделать хочешь! Ты… Ты… — Вадик вгляделся в Сан Саныча, согнулся пополам, завязал шнурки (у покойников не принято обувь снимать), чихнул и только тогда понял: понял и рассмеялся. — Да ты живой! — Вадик разогнулся.

— Мальчишка! — сказал Сан Саныч раздосадовано и ушёл на кухню.

Вадик обиделся и пошёл к полке: он схватил книжку и открыл наугад:

«…подчинено основному закону мира дьявольского; оно не существует, а кажется…»

Вадик захлопнул книжку и заходил:

— Да! Да! Это тебя Федяка с Васьком подослали! — кричал он в пустоту. — Еда, смех, женщины! Ты мне всё как мертвецкое подносил, а оно — живое! Думал обдурить, да? Но я-то честен с собой! Я умер! У-мер! — Вадик замолчал и принялся кусать губы.

Сан Саныч показался в проёме двери и бросил на Вадика взгляд усталого коня. Он прошёл в комнату и остановился посредине. Он молчал.

А Вадик лепетал смущённо-громко:

— Т-ты… ты искуситель! — И прибавил поуверенней. — Ты жизнью меня искушал!

Между ними стоял гроб.

— Кончай уже, — сказал Сан Саныч измождённо. — Вечно ты мнёшься на пороге… Ну, не ссы. Говори уже.

— Что говорить?

— Ты знаешь.

— Что знаю?

— Ты знаешь. — Сан Саныч зевнул и отвернулся. Он уже не напоминал мёртвого шалопая. Руки у него были сложены за спиной и как бы грозили. — Я жду.

Тут Вадик с немертвецким трепетом осознал, что его вконец искусанные губы прямо сейчас скажут что-то ужасное: не мелкое богохульство, без которых ни один русский человек существовать-то не может, — а нечто страшное и непоправимое. Десяток слов отделял его от неминуемой беды. Он уже предчувствовал руки, ложащиеся на шею, и предвидел искажённые улыбкой лица, которых — не существовало…

— Жизнь… — начал он наконец, как намагниченный.

— Ну? Дальше?

— И ложь…

— Ну-ну? Это совсем не сложно.

— Это… од…

В дверь позвонили. Сан Саныч и Вадик переглянулись.

— Сначала скажи, — проговорил Сан Саныч спокойно и повелительно.

— Да я только открою… — Вадик почувствовал себя школьником.

— Не раньше, чем скажешь.

— Всё-таки люди ждут…

— Подождут, не сдохнут. — Улыбка повисла на краешке губ.

— А всё-таки…

Сан Саныч пнул диван, стул, гроб, крикнул: «Пошёл вон!», — и улёгся в гроб, на каждый глаз положив по пятаку: как будто загорать собрался. Вадик пожал плечам и пошёл открывать.

За дверью ждали Федяка и Васёк: они были удивительны, как удивительна зелёная трава для человека, месяц не бывавшего на улице.

— Блин, ты прости нас, Вадь…

— Мы реально забыли, что гроб занесли…

— Хотели в тот же вечер забрать…

— Но тупо забыли…

— Это розыгрыш…

— Жёстко вышло, прости…

— Ничего, ребят. — Вадик зашёлся румянцем. — Я уже разобрался. Всё хорошо. Только… как вы Сан Саныча уговорили в гроб-то лечь?

Федяка и Васёк переглянулись.

— Какого Сан Саныча? — спросил Васёк.

— Да вот же, лежит… — Вадик дал им дорогу. — Вы не слышали криков?

— А-а-а! Этот? — Федяка рассмеялся со всем бесстыдством. — Из воска твой Сан Саныч!.. Хотели настоящего положить, но решили, что это слишком будет. В юморе оно ведь что главное — палку не перегнуть!

Федяка посмотрел на Вадика — и понял: перегнули.

Васёк посмотрел на Федяку — и понял: это была тупая идея.