Павел Пономарев - Мышиные песни

Бог был для меня такой же очевидностью, как то, что я есть. Долгое время я считал, что Бог живёт в деревянной церкви. Ещё в детстве в середине голубого купола я заметил небольшое оконце. Я представлял за оконцем ослепительно белую, очень уютную комнату, похожую на крестьянскую горницу, возможно, с книгами и диваном, где и ныне и присно живёт Господь. Когда я смотрел на таинственное оконце, то думал, что и Бог меня видит, что Ему там тепло, когда зима, и прохладно, когда лето.

Подростком я стал присматриваться к людям, которые по каким-либо внешним признакам отличались от большинства. Кроме упомянутых православных священников меня поражали до внутреннего восторга — люди моего возраста и пола с длинными волосами или серьгой в ухе. Удивлял не столько внешний вид, сколько образ жизни и дерзновение — быть тем, кто ты есть. Я понял, что искать нужно в этом направлении, тем более что вовсю тогда заслушивался «легендами русского рока» и знал, как они выглядят, по обложкам кассет. Крепкий настой из песен «Аквариума», «Кино», «Калинова моста» я поглощал ежедневно, пользуясь хиленьким китайским магнитофоном, — утром, перед походом в школу, днём, когда возвращался, и очень долго по вечерам, уединившись на кухне, за несчитанными чашками крепкого чая. Сотканные из песен «миры» завораживали моё сознание; в эти минуты я был почти счастлив, почти свободен, почти…

Продолжив наблюдение, я принялся выискивать места, где обычно собирались так не похожие на моих одноклассников «инопланетные» юноши и девушки. Позже я узнал, что таких людей в нашем городе называют неформалами (или пренебрежительно — нéфорами), и мне самому страшно захотелось стать неформалом. Неформал — тот, кто вне системы, вне школы, даже если ты пассивно выполняешь повинность, посещая её. Ещё до знакомства с ними я решил реже появляться у парикмахера, чем вызвал молчаливое недоумение у своих родителей. О том, что неформалам живётся нелегко, что они добровольные изгои в обществе, я интуитивно догадывался, но был также уверен, что они по-своему свободны. Это было заметно со стороны: по их неагрессивным лицам (в то время как угрожающая мимика с морщинами на лбу являлась нормой для городских подростков), по раскрепощённым движениям, подчеркивающим их индивидуальность, по интересной, со сленговыми оборотами, речи.

Однажды мне посчастливилось оказаться совсем рядом с ними на городской площади, где проходила какая-то ярмарка. Я наблюдал их вблизи. Нет, это были не люди — небожители. Всё в них было не так, как у нас, и, казалось, всё в них было прекрасно. Ребята представляли молодёжную экологическую организацию «Зелёный дом». На длинном столе лежали брошюры и листовки на экологическую тему, и я взял одну листовку, где был указан адрес организации. Вроде бы явное противоречие — неформалы и организация. Оказалось, что «Зелёный дом» был лишь прикрытием, чтобы иметь крышу над головой, чтобы собираться не во дворах (где легко можно было огрести от гопников), а в маленьком однокомнатном помещении. Впрочем, как выяснилось, местные панки к «зелёным» относилось с некоторым презрением из-за их компромиссности и тусовались, как птицы небесные, где придётся.

Уже летом, на каникулах, когда волосы достаточно подросли и рассыпались русым есенинским пробором, я решился пойти в «Зелёный дом», чтобы наверняка переломить свою жизнь, цепляясь за единственную возможность завести с ними дружбу. Подойти на улице я бы ни за что не решился, ибо по природе стеснителен. Нарочно не сел в троллейбус, шёл пешком, — хотя расстояние было немалое, — чтобы выдержать некое испытание, чтобы меня приняли. К тому времени спортивный костюм сменился чёрными китайскими джинсами и того же цвета, уже пошарканной, джинсовкой.

Первая встреча с неформалами «обломалась», или, если угодно, закончилась провалом, всё равно. По дороге я мечтательно прокручивал в голове словосочетание — «зелёный дом», плутая в лабиринтах серых кварталов. Казалось, сказочный зелёный терем вот-вот выглянет из-за очередной хрущёвки, на крыше терема будут сидеть они, с гитарами, и петь что-нибудь вроде: «Волос пахнет костром, небо стало шатром, ага…» Вот тебе и «ага». Я стоял перед обшарпанным торцом типичной хрущёвки с бетонной лестницей, ведущей к железной двери, разумеется, без вывески. За дверью раздавались хаотичные фортепианные звуки, что меня немного взбодрило — музыка как-никак.

Когда я вошёл внутрь, музыка утихла. Молодой человек с длинным хайром высокомерно обмерил меня взглядом и, по-видимому, признал во мне чужака. Несколько девушек в футболках с кумирами и в напульсниках ничем особо не занимались, наверное, слушали экспромт парня.