Павел Пономарев - Мышиные песни

Денег нигде не было.

Солнце больно слепит глаза. Митяй щурится на нелепый мир, привыкнув к затемнённому шлему. Он стреляет сигарету у прохожего, реагирует на щёлканье рекламных щитов, сторонится улыбчивых горожан, возбуждённых очередным праздником. Каким — неизвестно. Высохшая глотка просит пива, руки болтаются, как верёвки, ноги несут к пивному ларьку. Выпив холодного пива, Митяй словно обновился, повеселел. В сердце ёкнула нотка сочувствия к людской радости: «Чё там, праздник — это тема. Шарики там всякие, карусели. А мне бы теперь догнаться, да на колесо у кореша занять — ваще было бы зашибись». Он достал сотовый и набрал приятеля.

— Здорово, брателло!

— Здорово, Митяй.

— Чё, как сам?

— Нормально всё, со своей гуляю.

— Понятно. Ты это… Бабосов не займёшь на колесо? Меня это… со старой работы выгнали, а новую пока не…

— Извини, братишка. Бля буду, сам на мели, — отрубил приятель.

— А, ну ладно тогда, давай…

Митяй потемнел лицом, сплюнул на цветочную клумбу, ему стало нехорошо. Пиво закончилось, денег не было. Оставалось пойти домой, лечь на кровать, уткнуться лицом в подушку и уснуть — стать героем радужных сновидений с новенькими колёсами и покемонами (он ни за что бы не признался, что видит во сне покемонов). Митяй не знал, кто виноват в том, что он так несчастен и одинок, и оттого бессмысленно пинал туфлей бетонную урну. Внимательный полицейский строго посмотрел на парня, и тот перестал.

Митяй, словно мертвец, брёл среди пёстрой толпы на звуки печальной музыки. Имея природный слух, он догадывался, что музыка не из динамика, а что где-то неподалёку играет живая скрипка. Через дорогу, у супермаркета, он увидел хрупкую нимфу, в старомодных клешёных джинсах, опутанную светлыми волосами. Покачиваясь в такт старинной английской мелодии, она плавно водила смычком по струнам. Гибкие, прозрачные пальцы левой руки скользили по узкому грифу, а правая рука была украшена множеством разноцветных верёвочек, кожаных браслетов и фенечек. Дети замирали от восторга, глазели на скрипку, но мамаши дёргали их за тонкие ручонки и вели дальше. Митяй дважды проходил мимо нимфы, смешавшись с толпой, но вскоре пересилил себя и, когда девушка собирала выручку из чехла, приблизился к ней и сказал:

— Красиво! — И невнятно добавил: — Я люблю вас…

Нимфа улыбнулась.

— Вы, должно быть, несчастный человек, если так сразу любите, — пролепетала она.

Митяй услышал лишь то, что давно хотел услышать от человека. Сморгнул ненужные слёзы и ответил:

— Такое в падлу говорить, но вы — не они. От вас музыка исходит. Я одинокий человек, и у меня нет денег на колесо. Я уже месяц не касался трассы и не держался руля.

— Так вам нужны деньги? — пропела нимфа и протянула кулак с мятыми бумажками.

— Не, я вас полюбил, а теперь деньги… — в страхе отшатнулся Митяй.

— Возьми как у сестры, которая тебя пожалела, — нежно говорила она. — И когда будешь лететь по трассе — свободный как ветер, навстречу первой звезде, — помни, что ты не одинок.

— Ма, ты спишь? Ма, дай денег на опохмел… — жалобно стонал Митяй.

Он упорно боролся с мыслью о потраченных в привокзальном кабаке деньгах, подаренных нимфой, но память неумолимо жалила его в больную голову. Он не помнил, как туда попал и с кем. Помнил только, что угощал малолетнюю путану беляшами и поил её водкой.

— Ма, помираю… Ма… — не унимался Митяй. — Дай хоть полтос. Болею, Ма…

Тёплый ветерок трепал выцветший тюль у окна. Назойливо чирикали воробьи. С улицы душно пахло сиренью. За перегородкой было темно и пусто. Ма не отвечала. Она умерла этой ночью, во сне. В сердце что-то заклокотало, жизнь пролетела, как сонная муха, перед глазами — и стало темно.

Доцент Лейкин в разговоре с соседом высказал предположение, что женщина, вероятно, не выдержала утомительного вращения в Колесе Сансары и слепого натиска бытия.

Вскоре Митяй связался с добродушными мошенниками, ежедневно поившими его водкой и усыплявшими без того шаткую бдительность словами жалости и уверениями в крепкой мужской дружбе. Уже через месяц Митяй вынужден был поселиться у самого заботливого из них — подарившего заветное колесо, кормившего и поившего за свой счёт, разве что не читавшего на ночь сказки. А ещё через месяц парень оказался на улице, мыкаясь по старым знакомым, которые сторонились его, как чумного, и посылали куда подальше.

Митяй согнулся, осунулся, стал моргать левым глазом и питаться из мусорных куч. Память серела, узилась, меркла, и уже не было сил и желания что-либо вспоминать из той жизни . Пообвыкнув, Митяй заметил, что он не один, что город наполнен такими же, как он, бродягами, до времени скрывавшимися в потайном ярусе жизни. Здесь были и поэты, и технари, и заядлые кулинары, готовившие замысловатые блюда из того, что иные сочли негодным или излишним. В том мире вещи были упорядочены и подчинены размеренному быту людей, а в этом — всё хранилось в одной пёстрой куче, которую можно не без удовольствия ворошить палкой и находить искомое. Куча одарила Митяя сенсорным телефоном, джинсами с модной дырой на коленке, футболкой с надписью «freedom» и много ещё чем — годным для жизни. Митяй ежедневно ходил по намеченному маршруту, нацепив чёрный рюкзак, и на судьбу не роптал. В народе говорят: человек ко всему привыкает.