Игорь Савельев - Ложь Гамлета

Никогда не спать — не единственное отличие этой формы жизни — Шереметьево. Здесь всё другое. Другая геология. На подъездах к империи, когда пассажир уже выдыхает — теперь уже точно не опоздал, и над всем этим горит красная звезда аэроэкспресса, шофер обычно уточняет: вам вниз или вверх? Внизу, кажется, зона прилета, наверху — вылета, но плетения дорог усложняются, обретя еще одно измерение. Уже устремившись вверх, уточняют еще обычно — международный или внутренний рейс, чтобы сэкономить пассажиру километр комфортного пути по терминалу.

Господин в глухом черном пальто кивнул водителю Uber Black, забрал с заднего сидения саквояж, позволил просветить саквояж, задержался у расписания, потом и у близлежащей кофейной стойки. Он явно никуда не торопился — поэтому, когда ему предложили проехаться на странной машинке с мигалкой, вроде машинки до гольфа, тормознули рядом, он замотал головой. Сервис. Из грандиозного D, который, чувствуется, немного всё же сморило — даже D, господин шел пустыми коридорами в малоизвестный и малый терминал Е, в котором, кажется, кроме парижских рейсов ничего отродясь и не было. Девушка на стойке бизнеса его узнала, в смысле, узнала по фамилии.

— Счастливого пути, господин Коноевский! — с чувством сказала она.

Он кивнул и улыбнулся.

Было видно, что он устал.

На паспортном контроле пограничник тоже узнал фамилию, но никаких уже «господин».

— Сейчас, — сказал он, и снова долго рылся в базе. — Сейчас.

Потом он куда-то звонил, но кто-то не отвечал.

Коноевский уже все в общих чертах понял, но продолжал стоять с учтивой полуулыбкой.

Пограничник ушел, пришел.

— Есть небольшая тут формальность, но вам придется подождать, — сказал он очень напряженно. Кажется, новичок. Такое, конечно, не зависит от возраста, но кажется, что и форменная фуражка (она болталась в углу кабинки на какой-то поверхности) была вдвое массивней его головы.

Коноевский сделал несколько пассов руками. Он вытягивал губы, артикулировал, старался, чтобы человек понял его вопрос.

Но вместо этого салабон совсем запаниковал.

Он снова начал названивать, уже, видимо, в другое место, где ему сразу ответили.

— У нас есть кто-нибудь, кто может глухонемому объяснить?!

Невозмутимый Коноевский достал листок, на котором было написано: «Я понимаю Вас. Я слышу, но не говорю».

Полуобморочный, погранец отвел его коридорами-коридорами, поминутно отпирая что-то бейджем (он напирал на приемные устройства всей грудью), в кабинет, похожий на декорацию к полицейским детективам восьмидесятых — царство белого, жалюзи и люминесцентных ламп, — и смылся. Перед этим он так шугался и запинался, что, кажется, готов был предложить вип-гостю кофе. Коноевский, впрочем, огляделся очень бегло, потому что понимал, что у него может быть мало времени. Поэтому сел, достал телефон и начал быстро писать.

Времени, однако же, оказалось много.

В конце концов, дверь распахнулась, ввалился раскрасневшийся СОБР, а широко ступивший вперед человек, кого-то из зубодробилок восьмидесятых изображавший, объявил:

— Доброй ночи, Аркадий Леонидович. Моя фамилия Волынец. Я майор юстиции, следователь Первого следственного отдела Второго управления по расследованию особо важных дел Следственного комитета Российской Федерации. Вы хорошо меня слышите? Вы меня понимаете?

Все собеседники, впервые заговорив с Коноевским, начинали артикулировать так, как будто их выбросило в космос.

Коноевский достал листок, на котором было написано: «Я понимаю Вас. Я слышу, но не говорю».

Предутреннее оцепенение Шереметьево бывает недолгим: раз, и выпавшие вдруг час-полтора, после которых снова ни в одном глазу. Иногда время летит, иногда ползет со скоростью и нудью поломоечной машины. Предутренний час скрасился и краткой склокой ведомств, когда погранцы попросили Волынца пройти в соседний близнец-кабинет, ввели коды, расконсервировали его. Там ждал на телефоне начальник службы безопасности.

— Представьтесь, — безынтонационно сказала трубка.

Волынец представился.

— Майор, вы знакомы с процедурой?

Фамильярное «майор» значило, что собеседник уволился из органов в чине, как минимум, подполковника.

— В силу особого статуса операции мы не стали уведомлять вас заранее, но, когда приехали, мы сделали все, что положено.

— Да неужели? А что, задержку рейса тоже будет оплачивать Следком? Из бюджета «особого статуса»? — спокойно язвила трубка.