Игорь Савельев - Ложь Гамлета

— …А что Арина, как она?

— Нормально.

— Вышла замуж? Дети есть? — спрашивая, Юрец шарил глазами по интерьерам заведения: какие-то рога, какие-то карикатуры на королеву и шотландцев, с их нарочито волосатыми ногами.

— Да мы вообще-то женаты.

— Да ты что! — Юрец не смог скрыть изумления, а потом, чтобы скрыть неловкость, бурно радовался официантке — она принесла поленницу гренок с чесноком.

Юрец был напряжен, он явно недоумевал — зачем Олег его нашел, вызвонил, позвал. Как будто ждал подвоха. Не сразу, но Олега осенило: Юрец же думает, будто он будет просить в долг! Зря сразу завел разговор про болезни.

— Ну, у тебя всегда была онкофобия, — менторски комментировал Юрец. — Помнишь, ты на пятом курсе решил, что у тебя рак желудка? Ты же всё время блевал. Перед дипломом.

— Не помню.

Бар уже просто орал, какой рокопопс, пошел в жопу, рокопопс. И это тоже Москва. Если здесь и возможны отношения людей, друзей, то всё это так вот аккуратненько отставлялось в сторонку — на пятницу. На бар по расписанию. Такая резервация.

— Ты помнишь Газозу?

Юрец откликнулся сразу, и даже будто брезгливо:

— Ну конечно.

— Я нашел ее в реабилитационном центре для наркоманов.

— Тогда или сейчас? — светски осведомился Юрец.

— Сейчас.

— Я не удивлен.

Олег подумал, как продолжить — сериально обрушить весть о смерти, но Юрец внезапно перебил его страстной тирадой, из которой, за человеко-гитарным грохотом, слышались только какие-то обрывки, что-то вроде: «Нах она тебе сдалась, после того, как она нас обокрала?».

— Да подумаешь — старый планшет.

— Какой планшет?! У тебя мозги отшибло, что ли! Она же у тебя украла загран, и кучу всего. Ты же собрался уже ехать в Барнео — восстанавливать загран, но я в почтовом ящике его потом нашел, причем ладно — догадался в соседний заглянуть… Она даже номер квартиры не могла запомнить.

— Ладно, не важно, ее убили, — скороговоркой оборвал его Олег: торжественно сериального удара по струнам не получилось.

Тем не менее, некоторое время Юрец молчал.

— Я тоже не удивлен. Прости господи, — наконец, сказал он и внезапно-дисциплинировано перекрестился. Вид у него был такой, как будто он вообще не хочет продолжать эту тему.

Тем не менее, Олег заторопился, судорожно, боясь, что перебьет. Путаясь в подробностях как в тупиках, в которые и не надо было сворачивать, натужно стараясь перекричать, он нахрапом проскочил и «самоубийство», и то, что «это не самоубийство, а выдали за самоубийство»… Они, они, неведомые они. Чувствуя, что Юрец смотрит на него со смесью испуга и жалости, как на больное животное, которое надо бы усыпить, чтоб не мучилось. И всё это разваливается и глохнет в оре пятничного планктона.

Олег кричал, в частности, что это обращение, которое они записали «ВКонтакте» с другим парнем, олигофреном (уже проскочив что-то, как ночной экспресс — полустанок, Олег понимал, что, наверное, надо было говорить, что «они» — это не он с олигофреном, а Газоза, а «олигофреном» вообще не надо было трясти), — это на самом деле явно не они записали, и это даже не видео, а текстовка, а текстовку мог написать кто угодно, и…

— Коноевский? — переспросил Юрец, выловил из гвалта и будто ухватился за хоть что-то знакомое, как за спасательный круг.

— Да, режиссер.

— У меня друзья ходили на «Гамлета», песде-ец, по двадцать штук билеты!..

То есть Юрец все еще делал попытки вернуть разговор в ничего не значащее светское русло, в этот всеобщий пятничный канон, где никто никому не должен, и, в общем, сделать вид, что ничего такого не было. Хорошая попытка. Но нет. Но все же Олег выдержал пять секунд соглашательского молчания: да, ужасно. Ужасно дорого.

Он не впервые подумал, что люди простые, большинство — вот они. В смысле, — в контексте Коноевского. Они не против и не за. Им совершенно не близки ни вопли элитки за свободу искусства, ни приписываемая им, людям, риторика, что вор должен сидеть в тюрьме, независимо от того, кто он — режиссер, писатель, художник. Крякнул старый рабочий в седой ус на страницах «Известий». Им равно не близко — ни то, что снимает Коноевский, ни то, что Олег снимает о Коноевском. И в этом смысле они не только коллеги (как раньше думалось, в порядке юмора), но и товарищи по несчастью, а впрочем, несчастье ли это.

Но Юрец уже закрепился на позиции, то есть начал что-то торопливо рассказывать, что вот у него приезжала мать, и он решил ей купить билет в «Современник», а там; Олег не дал развить тему. Продолжил обрушивать на него всё это — что он не хотел слышать. Про «сбросили с крыши», про то, что не могла пациентка режимного объекта так просто поехать в Балашиху, да и с какой стати туда.