Хэрриет Эванс - Дикие цветы

— Хэмиш. Приятный парень. Очень веселый. Считает Корд самым забавным существом на планете. Добрый. И обожает ее.

— Как замечательно! Корд повезло.

Бен сомневался.

— Это странно… Мадс, я не думаю, что она так же им увлечена. Пару недель назад от нее пришло письмо. Он пытается взять ее за руку, когда они идут по улице.

— Боже мой. Это не для Корд.

— Все так. Она говорит, что хочет посвятить себя искусству и не может позволить себе влюбиться. Любовь — враг женских амбиций. Один из ее профессоров, низкорослый итальянский тип, кричит на нее, звонит родителям и кричит на них тоже, если она перестает заботиться о своем голосе. Он считает, что она не должна жить у реки, там слишком большая влажность для голосовых связок. По его словам, она должна сосредоточиться только на пении, а для всего остального в ее жизни места быть не должно.

— Ну ничего себе, — сказала Мадс, качая головой.

Дверь дома рядом с пабом открылась, и на пороге показалась хозяйка. Она подозрительно посмотрела на них, закрыла дверь на два замка и поспешила по своим делам. Воздух внезапно стал прохладным.

Бен услышал свои слова:

— Тебе же никуда сейчас не надо? Позавтракаешь со мной?

— У меня лекция через пять минут, — ответила она. — Я уже опоздала.

— Подумаешь, лекция, — пренебрежительно сказал он. — Можешь ее прогулять.

— Вообще-то нужно ходить на лекции, если учишься на прикладной специальности, это и отличает нас от вас, гуманитариев, просиживающих целыми днями в кафе и глазеющих в окно. — Она прикусила губу, чтобы не засмеяться. — Но… о, Бен!

Она все поняла, все. И всегда понимала.

— Не глазея в окно, я бы не заметил тебя, и это стало бы катастрофой, — сказал он, сжимая ее руку. Он заметил, что она слегка подрагивает. — Может, позже? Я приготовлю тебе ужин, если хочешь. Я приду к тебе домой. Если… если ты хочешь.

— Милый Бен, — сказала она, сверкая глазами и склонив голову набок. — Ты здесь. Прямо передо мной. Мы тогда просто играли, разве не так? Прошло столько лет, и теперь все по-другому.

— О чем ты? — спросил он, ощущая, сердцебиение где-то в горле.

В ответ она просто покачала головой и написала свой адрес и номер телефона на клочке бумаги.

— Мне пора идти. — Она вложила бумажку в его руку. — Приходи вечером. Или раньше. Приходи, как только сможешь.

Она побежала по улице, стуча каблуками своих ярких туфель по мостовой. Он посмотрел на бумажку с адресом, записанным ее неразборчивым почерком. От радости его сердце выпрыгивало из груди.

— Я приду сразу после похода в магазин. Принесу еды.

Он засомневался, потом снова добавил:

— Т-т-ты не против?

— Не против, я буду очень рада, — прокричала она ему, убегая все дальше. — Да, да, приходи, пожалуйста.

Он умел определять, что будет хорошая погода, заранее — по единственному солнечному лучу, который, если на улице было ясно, проникал в спальню через маленькую прореху в светомаскировочной шторе и ложился на пол, прямой, как лазер суперзлодея из комиксов. 21 июня 1941 года, день летнего солнцестояния, выдался как раз таким днем. Кроме того, это был тринадцатый день рождения Тони, и он проснулся очень рано, разбуженный шаркающими звуками, доносившимися из-за окна его спальни.

Он полежал в кровати какое-то время, раздумывая, чем занята Дина и стоит ли ему разобраться с загадочными шорохами — или же попробовать снова уснуть. Было слишком темно, чтобы разглядеть время на часах, чему Тони обрадовался. Уже прошел почти год с тех пор, как умерла мама, но, по счастью, трещина на циферблате часов не увеличивалась, и они продолжали отменно работать. Хотя он носил часы ежедневно с тех пор, как приехал в новый дом, сегодня Энт планировал оставить их на туалетном столике. Часы подарили ему родители на его двенадцатый день рождения. Если бы он только мог перенестись на год назад и сказать двенадцатилетнему себе, где окажется меньше чем через год, он… Что ж, он предпринял бы все, чтобы умереть рядом с мамой в ту ночь. Когда ему не было слишком плохо, он выдавливал из себя грустную улыбку, вспоминая решение тети Дины увезти его из опасного Лондона в безопасный Дорсет. В Дорсете сигналы воздушной тревоги раздавались куда чаще, чем в Кэмдене, а сирены в Суонедже вопили почти каждую ночь.

Тем временем шарканье за окном становилось все громче.

— Она была презренна! Презренна и умалена! Перед людьми! [124] По-видимому, переделанные Диной строки из оратории «Мессия» Г. Генделя. Веревка слишком тонкая, Дина. Да какая разница, разве кто-то его украдет? Он все равно проснется через пару часов.