Хэрриет Эванс - Дикие цветы

— Господи, что за чертовщина? — Папа появился в коридоре, захлопывая за собой дверь спальни. Бен побежал вниз, быстро глянув на Корд.

— Я уронил птицу… Она, наверное, упала с буфета, а я случайно скинул ее через перила.

— Она принадлежала тете Дине. Алулим [74] Алулим — первый полумифический додинастический царь шумеров, правивший в первом допотопном городе Древнего Шумера Эриду, расположенном на юге Месопотамии. . Очень старая. — Папа опустился на карачки, собирая осколки. — Она нашла ее во время археологических раскопок. Господи, Бен… Господи Иисусе!

— Это случайность, папа, — сказала Корд, перегнувшись через перила.

— Я знаю, что случайность, но, пожалуйста, в следующий раз будь аккуратнее. Ты мог поранить кого-нибудь.

— Да, мог, — согласился Бен.

Отец смотрел на него.

— Ты бы мог извиниться, дружок.

— Прости, папа, — медленно произнес Бен.

Он поклялся больше никогда не называть его папой. Глупо называть так такого человека, как он.

— Мне… мне надо взять постельное белье из твоей комнаты. Для Мадс.

Тони потер макушку; его волосы распушились, и он загладил их поверх наметившейся лысины. Бен вспомнил, что раньше его отец высмеивал тех, кто так делал, например, дядю Берти.

— Я принесу белье, а ты иди за веником. Тут везде осколки. Птица, к счастью, цела. Старый добрый Алулим. — Он задумался на несколько секунд. — Он царствовал в течение двадцати восьми тысяч лет. Она прижимала им скатерть, когда мы ужинали на улице. Прозаичная концовка. — Он посмотрел на них, потирая переносицу. — Не спускайтесь сюда, порежетесь.

— Да, сэр, — виновато кивнул Бен.

Корд двинулась в сторону кухни. Тони смягчился:

— Все в порядке. Принеси веник, ладно?

В этот момент Бен вдруг почувствовал, что гора свалилась с его плеч. Он не мог любить этого человека так же, как раньше, просто не мог. Он посмел накричать на него из-за какого-то старого пресс-папье его дурацкой старой тети, в то время как сам в спальне вытворял такое … Перед его глазами стояло лицо Белинды, ее раскрасневшаяся шея, ее янтарно-золотые волосы, развевавшиеся вокруг, в то время как ее пальцы вцепились в его отца и притягивали ближе…

Почему он такой?

За углом Корд начала тихонько напевать грустным низким голосом:

Для тебя не страшен зной…

— Прости, — сказал ей Бен едва слышно. — Прости, что тебе пришлось все это видеть.

Отец ползал на четвереньках этажом ниже, собирая осколки чаши, все еще держа пресс-папье. Корд продолжала петь.

Энт сидел в темно-зеленом «Моррисе-8» [75] Автомобиль британской автомобилестроительной компании «Моррис Моторс», производившийся с 1935 по 1948 г. , отыскивая на теле свежие корочки, а когда нашел одну на голени, толстую и розовато-желтую, — со злорадным наслаждением подцепил ее ногтем.

Машина заглохла рядом с незнакомым домом. В открытое окно салона врывался голос вместе с легким ароматом жимолости и морской воды.

— Давай, старушка. О-о-оп. Оп!

Энт сжал зубы, с отвращением зажмурил глаза и содрал корочку.

— Заткнись, — пробормотал он под нос.

— Вот молодец, девочка. О-о-оп! Боже. Боже, самолеты! Они явно приближаются…

До того как умерла его мать, Энт думал, что ненавидит Гитлера и безымянного солдата, подбившего самолет его отца, но больше всего — ночь, ужасающий саван светомаскировки, каждый вечер окутывавший Лондон и не позволяющий разглядеть даже собственную руку. Это было невыносимо, но все же его ненависть к своему новому опекуну несравнимо сильнее. Мне все равно, пусть она хоть умрет, еле слышно бормотал он. Я даже хочу, чтобы она умерла.

Забавно, но поначалу Дина казалась нормальной — истории о древних гробницах и жизни в экспедиции, которые она рассказывала в больнице, занимали его, и Энт даже проникся симпатией к новой знакомой. Однако теперь он всеми фибрами души ненавидел ее: ее высокий рост, дурацкую болтающуюся соломенную шляпу, огромный размер ноги, делавший ее похожей на клоуна, мешковатую одежду всех оттенков коричневого и серого. Она была неестественной, неуклюжей, словно нарядившийся женщиной мужчина, и близко не напоминала ту мать, которая пекла бы торты, слушала бы вместе с ним радио и рассказывала утешающие истории, когда он не мог заснуть. Мама родила его, когда ей было всего двадцать два, и до самой смерти выглядела эффектной молодой женщиной: нежной, изящной, одетой с иголочки; ее глянцевые ногти всегда были идеальной формы, а блестящие волосы тщательно уложены. Было просто невозможно поверить, что единственным его родственником на всей земле теперь оставалась Дина и что его подтянутый, аккуратный отец имел к ней хотя бы какое-то отношение.