Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

Пальцы женщины легли ему на запястье. Она прислушивалась к пульсу, в то время, как второй рукой ласкала Рычагова.

— Пульс делается чаще, дыхание глубже и прерывистее. В общем, налицо все признаки возбуждения.

— Налицо или на лице? — Рычагов заставил Тамару посмотреть на себя.

— Да, щеки тоже у вас порозовели, но не от стыда, а от желания.

— Разговор у нас с тобой, Тамара, честно говоря, далек от философии и медицины, но возбуждает.

— Что и требовалось.

— Доказать?

— Добиться!

Женщина встала на колени и уткнулась лицом хирургу в грудь.

— Послушай, — она назвала его на «ты», что на работе и даже находясь у него дома, позволяла себе редко, — а дрова не успеют прогореть до конца или лучше подбросить еще прямо сейчас?

— Если не хочешь зажариться, то лучше не подбрасывай. Когда ты возбуждаешься, то тебе, по-моему, все равно, пылает ли рядом огонь, собралась ли толпа. Тогда ты не видишь ничего, кроме своей страсти.

— А это плохо?

— Можно получить ожог.

— Иди сюда, — Рычагов вытащил из-под Тамары плед и расстелил его на ковре возле самого камина.

Рука мужчины легла на колено женщины и медленно поползла вверх, скользя по чулку.

— По-моему, ты о чем-то думаешь и явно не обо мне. Геннадий Федорович тряхнул головой. Действительно, его мысли то и дело возвращались к черно-белому негативу.

— Да, думаю, — признался он. — Давай еще выпьем.

— Ну что ж, давай, — сказала Тамара, протянула руку и взяла два бокала, стоящих на низком столике.

Рычагов наполнил их вином.

— За что выпьем? — спросил он.

— За тебя.

— Нет, давай лучше выпьем за нашего пациента.

— Я так и знала, — обронила женщина, — ты думаешь о нем.

— Да, этот случай не выходит у меня из головы, он уникален. Моего опыта не хватает, чтобы понять.

— А что ты хочешь понять?

— Я хочу понять, что с ним происходит.

— В каком смысле?

— В смысле, почему он молчит.

— Потому что он без сознания.

— Но даже в бессознательном состоянии человек обычно бредит.

— Но может быть, он еще не пришел в себя и скоро придет?

Рычагов не стал объяснять своей ассистентке, в общем-то, умной, толковой и талантливой, что его смущает. Он еще раз тряхнул головой и попытался забыть о Дорогине.

И это ему удалось, тем более, что Тамара была близка, податлива, ласкова и нежна с ним. Хирург даже на какое-то мгновение подумал: «Возможно, она меня любит».

Ему захотелось поверить в это и не только поверить, но и получить подтверждение. А за этим дело не стало. Они катались по полу, по мягкому ворсистому ковру. Плед сбился в валик, бокалы звенели на низком столике. Тамара покусывала губы, извивалась, стонала. Огонь в камине полыхал, и причудливые тени мужчины и женщины плясали на стене, дрожали, изгибались, сплетались и расплетались.

А за окнами шумел ветер. Где-то далеко, жалобно, как по покойнику, скулил пес, поскрипывали деревья.

— Как хорошо! — откинувшись на спину, устало прошептала женщина. — Боже, как хорошо лежать на ковре, слушать, как потрескивают поленья в камине, за окном завывает ветер и ни о чем не думать. Вот бы всю жизнь прожить так!

— А что тебе мешает? — спросил Рычагов, переворачиваясь на живот и испытующе глядя на женщину.

— Все надоедает: секс надоедает, работа надоедает… От всего устаешь, — призналась Тамара.

— А вот мне работа почему-то не надоедает.

«Потому что ты сумасшедший», — подумала Тамара, но сказала другое.

— Потому что ты очень любишь работу и без нее не можешь.

— Наверное, так оно и есть. Вот уже несколько дней я не оперировал и чувствую себя как не в своей тарелке. Знаешь, хирург, — Рычагов сел, накинул на плечи плед, — хирург, как скрипач, как пианист, должен работать каждый день, должен тренировать руки, чувства, голову. И при всем при этом я прекрасно понимаю, что никогда не смогу достигнуть совершенства, никогда не смогу воскресить человека из мертвых.

— Ну, это уж слишком, — произнесла Тамара, взяла бокал и допила вино. — Даже бог не всегда на такое способен. Лишь под настроение.

— А я хочу уметь делать такое чудо, — сказал Рычагов, сказал это как-то по-детски, искренне, убежденно.

— Я понимаю само желание и восхищаюсь тобой. Другой на твоем месте даже не брался бы за половину тех операций, которые ты делаешь. А если учесть, что ты их делаешь в заштатной больнице, или у себя дома, то можно только восхищаться, что тебе это удается.

— Да, да, удается, но не всегда. Многие случаи ставят меня в странное положение. Я словно бы натыкаюсь на прозрачную стену и пробиться через нее не могу. Знаю, как нужно сделать, но не хватает мастерства. И это обидно.