Денис Коваленко - Татуированные макароны

Все порочны. Вот, что главное. Даже те, которые внешне самые наипорядочные. И ты, знаешь, я теперь для нашей Анечки злейший враг. Потому что тайну ее знаю, знаю, что и она, как и все, как и я, несовершенна. Мы же больше всего боимся показаться в глазах других несовершенными . Только беленькими, только чистенькими, и, не дай Бог, где какая помарочка. Слухи ведь, смешки за спиной, сплетни. Мнение чужое — это же для нас превыше всякого там Бога. А я вот не боюсь показаться черненьким, и в этом моя сила.

Черкасов замолчал. Внимательно смотрел он на Женю. Смотрел и ждал.

— Знаешь, Саша, что в тебе пугает, — серьезно произнес Женя, — не то, что ты узнаешь тайну, а то, что ты ее не хранишь. То, что с легкостью рассказываешь ее всем подряд. Ладно, я пойду, уроки надо делать.

— Ты чего, Женек, обиделся, что ли?

— Нет, правда, надо уроки делать.

— Ну, как знаешь, — отмахнулся от него Черкасов.

Виталий и Лена шли молча. Войдя во двор, Лена указала на узкое окно пятого этажа, пятиэтажного дома дореволюционной постройки.

— Свет горит, Женя дома. Виталий, вы не стесняйтесь, Женя хороший мальчик, вы с ним подружитесь, ему только шестнадцать лет, — прибавила она, точно хотела успокоить Виталия. — Он мой поздний, долгожданный ребенок, мне был сорок один год, когда я родила его, — почему-то загадочно пояснила она, — очень хрупкий, нежный и очень добрый мальчик; вы подружитесь с ним, — повторила она даже одухотворенно.

На пятый этаж Лена взошла довольно легко, в отличие от Виталия. Неуверенно преодолевал он долгие, бесконечные ступени, так, словно вот, еще одна и все — ни шагу больше. До самой последней ступени он верил, что эта ступень последняя, дальше ни шагу.

— Вот, это моя квартира, — мягко, без одышки произнесла Лена и нажала на кнопку звонка.

— Кто там, — через некоторое время донесся мальчишеский голосок.

— Женя, это я. Открывай, со мной гость.

Дверь открылась. Войдя следом за Леной, Виталий заметил лишь спину, и то на мгновение, скрывшегося в большой комнате мальчика.

Войдя, Виталий увидел довольно бедную и неухоженную двухкомнатную квартиру. Сняв пальто, Лена прошла на кухню. Виталий, как был в кожаной куртке, следом, уверяя себя, что он на одну всего лишь минутку, и сел на табурет возле окна.

— К сожалению, кофе закончился, но я могу угостить тебя чаем, — на «ты» предложила Лена.

Виталий равнодушно кивнул и стал рассеянно рассматривать кухню. Кухня окончательно убедила его в нищете этой женщины. Облезлое, давно требующее покраски окно, грязная, с желтым налетом мойка, грязный, затертый паркетный пол, и нищета — нищета во всем.

Лена поставила на плиту чайник, она стояла к Виталию спиной, говорила тихо и, словно, сама себе:

— Когда-то я жила совсем иначе, у меня была большая квартира на Патриарших прудах, у меня было все… а потом муж… он страшно бил меня, он выбил мне все зубы… он обокрал меня, оставил без средств к существованию, он хватал меня за волосы и бил головой о стену…

«Началось, — думал Виталий, с отвращением наблюдая за Леной, — сейчас будет страшная история про мужа-извращенца, про размен квартиры, про поломанную судьбу».

Все время, пока закипал чайник, она не отходила от плиты, с тихим, застенчивым ожиданием поглядывая на Виталия.

В каждом ее жесте, в каждом движении чувствовалось покорное согласие, покорное женское согласие со всем, что бы ни сказал сейчас ее молодой гость. Все в ней говорило: ну, вот я вся перед тобой, бери меня, люби, спасай, защищай, ты мужчина, я твоя женщина, ты покорил меня, теперь ты мой и хозяин, и покровитель.

Виталий отвернулся к окну. «Послушай, для чего тебе все это надо, зачем ты лезешь в эту грязь? — спрашивал он себя, бесцельно рассматривая окна соседнего дома. — Чего ты, вообще, сюда приперся? Хочешь узнать, чем все кончится? А вдруг что интересное случится? Ничего уже не случится; и так все уже случилось».

Лена поставила перед ним чашку, заварочный чайник, негромко произнесла:

— Я пойду, переоденусь, — и вышла из кухни.

«Вот тебе и история, — рассеянно рассматривая кухню, продолжал размышлять Виталий. — И что она себе возомнила… да и я хорош. Увидеть, как она ко мне приставать будет… — он криво, даже болезненно ухмыльнулся… — рубль ставлю, она еще будет добиваться, чтобы я к ней приставал… Вот тебе и жизнь: выбитые зубы и нищета… и желание любви…»

Отхлебнув чаю, он тут же отставил чашку. Чай оказался второй, а то и третьей заварки.

Вошла Лена. Теперь она была в розовеньком, вполне чистеньком халатике чуть выше колен.