Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Мозги видишь? Нет? — спрашивали друг у друга ученики.

— Нет, кровища одна.

— А я, кажись, вижу мозги.

— Где?

— Глянь! По ходу, и ребра выскочили.

— Где?!

— А чего он прыгнул-то?

— А черт его знает… По ходу, не до мозгов черепушка раскололась…

— Подойти бы поближе…

— Да, поближе виднее было бы…

Как ни чесалось некоторым крикнуть тем, кто поближе: есть ли мозги или нету, об этом школьники спросить стеснялись. Двое азартных поспорили на 10 рублей: есть мозги или нет? Двое других, услышав это, тоже поспорили, но на «мозги» спорить уже было не интересно, они поспорили, кто вперед приедет, менты или «скорая». К внутренней радости и показушной досаде обоих первым приехало телевидение. Спорщики пожали друг другу руки и решили остаться «при своих».

Из потрепанных «Жигулей», остановившихся при въезде во двор школы, выскочила молоденькая, худенькая, но очень решительная девушка, следом за ней показался молодой парень, вид его был не таким решительным и устремленным. Неторопливо он достал с заднего сиденья видеокамеру, микрофон и, подгоняемый нетерпеливым взглядом своей коллеги, с камерой в одной руке и с микрофоном в другой, неторопливо направился к толпе. При виде журналистов подростки оживились.

Пробравшись сквозь толпу к телу, девушка даже не поморщилась, стойко она перенесла вид окровавленного, лежащего на асфальте подростка.

— Так, мальчики, расступитесь, пропустите, — отодвинула она нескольких подростков и впустила в круг оператора. — Снимай сначала крупный план, кровь, затем меня на фоне трупа, я скажу пару слов, задам вопросы — и затем в школу: учителя, директор, общие планы… Все, работаем.

Действовала она быстро и решительно. Казалось, она готова была сунуть микрофон самому трупу и услышать его мнение по поводу случившегося, его отношение к этому. Выхватывая из круга подростков, она задавала четкие и прямые вопросы: кто выбросился, почему выбросился, не считаете ли вы, что это убийство, и, если убийство, то, на ваш взгляд, могло ли оно быть заказным, и прочее, и прочее.

— Все ясно, — твердо заявила она оператору, торопливо сворачивая микрофон, — теперь в школу.

— Как получилось? Крупный план трупа взял хорошо… кстати, как его имя, надо не забыть спросить у директора… Так, после школы, только адрес нужно узнать, к нему домой, и интервью с родителями, и их мнение о случившемся… Я нормально получилась?… Отлично… — не переставая тараторила девушка, чуть ли не бегом направляясь к главному входу в школу…

Выскочив из директорской в коридор, Муся, также поддавшись общему порыву, побежал за Ваней, бежал он не в первых рядах, и видно, даже не стремился к этому. Только он достиг пролета между третьим и четвертым этажом, как услышал девичьи визги, и, словно поняв все, развернувшись, спотыкаясь, понесся вниз по лестнице, на улицу. Вместе с ним развернулись еще несколько подростков, подгоняемые криками: «прыгнул, прыгнул!». На улицу уже выскочила целая толпа.

Казалось, во двор школы бежало не двадцать человек, а одна упругая, сосредоточенная, тяжело дышавшаяся масса; спотыкаясь, толкаясь, обгоняя друг друга, как бегуны на дистанции, резко вильнув хвостом из двух-трех человек, она свернула за угол, пронеслась мимо окон столовой, сделала последний разворот во дворе школы и, резко затормозив, стала шагах в десяти от лежащего на асфальте Ваниного тела. Теперь подростки не торопились, осторожно, точно охотники, подбирающиеся к спящему зверю, они обступили тело полукольцом — Ванины ноги лежали всего в полуметре от стены школы. Страх и любопытство просматривалось в каждом лице, никто и шага не сделал, чтобы хотя бы проверить — может, жив еще; все только стояли и смотрели, парализованные одним общим чувством. Удивительно то, что уже после, с течением времени, когда тех подростков, кто первым увидел вблизи тело, спрашивали: «Ну, как, какой он был-то, кровь там, ну, это самое — мозги там…», никто не мог ответить ничего конкретного, словно не в яркий солнечный день они видели тело, а сквозь непроходимый туман. Единственное, что могли вспомнить: «лежал… и крови лужа». Детали не мог вспомнить никто, разве за некоторым исключением. Только уже через несколько дней, когда Ваню показали по трем местным телеканалам, даже те, кто и не видел его воочию, все подробно описывали, совсем уж сгущая краски; доходило до того, что спорили, на сколько частей раскололся череп, и сколько ребер выскочило наружу, все-все подробно описывали и верили, что так оно и было… Но сейчас… сейчас многие и смотрели-то через прищуренные веки; кровь — вот, что первое бросалось в глаза. Ваня упал затылком, и из треснувшего черепа кровь, точно нимб, вытекала не отдельными ручейками, а одним большим полукруглым пятном, это пятно и завораживало взгляды подростков. Муся не был исключением. Молчаливое созерцание длилось до тех пор, пока сквозь толпу, расталкивая остолбеневших подростков, не пролезла школьная докторша и учитель физкультуры Михаил Иванович, тогда только многие очнулись, и шелест негромких голосов прошелся в толпе. Вдруг Муся вздрогнул. Очки, бывшие на ванином лице, не слетели от удара, даже не сползли и не съехали, а остались там, где и должны были быть. И, то ли показалось Мусе, то ли солнечный луч отразился в их стеклах, может, тень неправильно упала, только Ваня моргнул, и не просто моргнул, а подмигнул, и подмигнул конкретно Мусе, и совсем незаметная, сладкая улыбка тронула Ванины губы, и оттуда, точно зверек из норки, показался кончик языка, показавшись, он тут же спрятался обратно. Легкий озноб тронул Мусину спину, и судорога свела лопатки так, что спина Муси выгнулась полумесяцем. Быстро опомнившись, он оглянулся: видел ли кто его движение, но никто не обратил на него внимания, все взгляды были прикованы к Ване: