Денис Коваленко - Хавчик фореве...

— Что вы себе позволяете, — наконец опомнившись, произнесла женщина.

— Я думал — цыгане, дети побираются, — смутившись, замямлил я. — Я не понял, вы извините, там цыгане, я думал и вы… — Не договорив, резко развернувшись, я зашагал прочь из перехода, ничего не видя и не слыша. Ускоряя шаг, я смотрел в одну точку, только вперед, шепча: — Идиот, мать купила дочери туфельки, а я… идиот; быстрее отсюда, быстрее… идиот… стыд-то какой.

И сейчас я стоял возле двери вагона, ладонью упершись в стекло, и мысленно подгонял поезд — быстрее, быстрее же, когда же эта… станция.

И — конечно! — этой станцией оказалась «Войковская»! Я даже не заметил, куда следует поезд, когда входил в этот треклятый вагон! Но и оставаться больше в вагоне я не мог. Я вышел.

Само собой, первым, о ком я подумал, оказавшись на платформе, был Морозов. Я был уверен, что непременно увижу его здесь, сейчас, вот именно сейчас. Подошел поезд, следовавший в центр. К черту Морозова. Я вбежал в этот поезд.

Теперь я не был столь настырен, я отошел к противоположной двери и встал там, облокотившись на поручень. Я понятия не имел, куда мне ехать, зачем мне ехать; люди выходили из вагона, входили в вагон, места освобождались, их занимали, я продолжал стоять на своем месте. «Хоть бы теракт какой случился, — тоскливо подумал я, — вошла бы какая-нибудь молоденькая шахидка, встала возле меня и разнесла бы и себя, и меня к чертовой матери… и весь вагон — к чертовой матери». Я вспомнил: когда начались эти взрывы, директор собрала нас, учителей, и прочитала лекцию об опасности терроризма и мерах предосторожности, призывала нас быть бдительными. Она тогда оговорилась, сказав: «В связи с опасностью теоретических актов…» Забавно. Лекция на этом закончилась. И правильно, чего паниковать-то? Взорвут так взорвут. И никакая бдительность не поможет. Патрульная милиция, сунь ей сто рублей, и проверять ничего не будет. Если уж за одну тысячу рублей без досмотра в самолет пропускают, что говорить о метро или железнодорожном вокзале? Так что сто рублей — цена этой бдительности. А взорвали кого, и ладно. Главное, не меня. Поохать, поахать и забыть. Прийти домой, включить телевизор — и все забыть. Главное, чтобы по телевизору футбол, а в руке баночка пива — и болей за наших. Сесть возле телевизора, достать баклажку пива и крикнуть сыну: «Сынок, ты чё, забыл? Футбол же!» — и в ответ: «Забыл!» И сынок сядет рядом на диван и скажет с укоризной: «А ты что, забыл? Только баночное». И ты в ответ, оправдываясь: «Забыл». Уберешь свою баклажечку и, вместе с сынком потягивая баночное пиво, будешь болеть за наших. А в метро пусть взрывают, забыть об этом. Главное, не забыть о футболе и баночном пиве. Главное, о пиве не забыть. Надо же поддержать наш футбол и нашего отечественного производителя. Тем более что такой дерьмовый футбол, в который играют наши, можно смотреть только попивая наше дерьмовое пиво — для полноты гармонии, и… Мне надоели эти патриотические размышления. Объявили станцию «Театральная», и я вышел из вагона, всякую минуту ожидая, что вот сейчас как рванет…

Но не рвануло, и я благополучно вышел к Манежной площади, где уныло чернели стены сгоревшего Манежа. Вновь что-то патриотическое досадливо шевельнулось внутри. Да ну их всех… Умирает старая Москва; взрывают ее потихонечку, жгут, рушат, стирают так незатейливо с лица земли и быстренько, под шумок, переходящий в овации, застраивают яркими игрушечными домиками для Барби. Короче, ев-роремонтируют, но как-то паскудно по-русски — с помпой и бестолково. Все равно что выставить добротную дубовую оконную раму и заменить ее стек-лопакетиком. Один такой аквадомик для Барби уже рухнул, глядишь, скоро и храм для Барби развалится, а следом и весь этот Барби-сити… А и плевать. Время такое наступило — временное, мимолетное виденье, а мимолетное виденье должно быть ярким, блестящим, как Луна-парк. Приехал, удивил, свернулся, и только его и видели. Потому и наплевать всем — на время наплевать; а, как один умный человек сказал, «время — материя тонкая, в нее не надо сморкаться». Но а почему бы в нее и не высморкаться, все равно оно временное, это наше время. Хавчик форе-ве. Футбол и пиво. А соображать будем, когда похмелье придет, когда очнемся возле сортира, в котором недавно грозились замочить, всех террористов… А и очнемся, пивка примем, похмелимся и — ура! Болеть за наших, президента — в президенты, террористов — в теплый финский сортир, фабрики — звездам, землю — японцам, а сами быстренько в шоп-тур, да побыстрее, да подальше, подальше от этого засморканного, засранного Луна-парка, пока он на голову нам не рухнул…