Юй Хуа - Месяц туманов

Холодная зимняя ночь, сгустившаяся за пределами поля, являла собой поразительное зрелище. На небе не было ни звёзд, ни месяца, укутанная белым снегом земля простиралась на многие ли вокруг, вдали белели горы и темнела река. На фоне белеющей земли небо поражало своей бездонной глубиной. Казалось, что сорокаградусный мороз не оставил на свете ни единого живого существа. Внезапно в чёрное небо взметнулись несколько десятков огненных столпов, прогремел оглушительный взрыв, от которого за много ли от тех мест с крыш крестьянских домов попадали сосульки. Небывалая мощь взрыва разворотила всю землю на поле, в мгновение ока преобразив сотканный морозной ночью прекрасный пейзаж. Гранаты взлетали в воздух, словно спёкшиеся кукурузные початки, и беспрестанно взрывались. Куски человеческих тел, разорванные в клочья сёдла, обломки ружей и горящие полушубки то взмывали вверх, то снова опускались на землю. На фоне ослепительного пламени их непрерывный танец, казалось, содержит в себе некие таинственные знаки. Зарытые под кострами взрывчатка и гранаты высвободили свой чудовищной силы смертоносный потенциал, под воздействием которого начали взрываться гранаты и патроны самих бандитов, ничем себя не обезопасивших. От этих взрывов тела уже подорванных людей разлетались на куски. Одного видного, крепкого пулемётчика подбросило к небу первым взрывом, который сорвал всю плоть с его открытой груди. Целым остался только чистый белый живот. Сразу вслед за этим огонь добрался до пулемётных лент, которыми он был подпоясан. Патроны, заготовленные им для противника, направили свою разрушительную силу против него самого. Последовавшие за этим взрывы разорвали его тело на сотню разрозненных ошмётков мяса. Когда все они рухнули на землю, пулемётчика в них было уже не узнать. Убийство при помощи взрывчатки, несомненно, является одним из самых зрелищных способов истребления людей. В доли секунды взрывчатка и людские тела сливаются в единое целое, в нечто, что уже невозможно разделить никаким способом. Взрывы продолжались целых пять минут. За эти пять минут несколько десятков разложенных костров успели превратиться во множество мелких пылающих костерков. Пропитанные таким количеством людского и конского жира, они долго не могли угаснуть. Густой обстрел, который сразу по окончании взрывов начали военные, вёлся хладнокровно, его действие было точнее взрывов. Из близлежащих конюшен и пристроек был одновременно открыт смертоносный огонь. В дело были пущены двадцать с лишним пулемётов японского и советского образцов, одни — с изогнутой рукоятью, другие — с вращающимся диском. Эти выстрелы, словно густой сетью, накрыли оставшихся в живых бандитов, которые метались по полю, пытаясь уйти от смерти. Пули шутя настигали людей и коней, отчего те валились на землю, точно мешки с зерном. Пули то и дело сталкивались друг с другом, издавая высокий пронзительный свист. Отец одним из первых выскочил из укрытия. В руках он крепко сжимал винтовку со штыком. Выбегая из-под навеса, отец обо что-то споткнулся и упал на землю. Штыком собственной винтовки он рассёк себе подбородок. Он споткнулся об оторванную взрывом по самую шею конскую голову. Глаза лошади были открыты, изо рта выступила белая пена. Солдаты и конюший подхватили отца, он, бранясь, оттолкнул их от себя и ринулся в самую гущу схватки. Штык его винтовки мог похвастаться на весь мир качеством стали и мастерством изготовителей, тем не менее он не мог не погнуться. Когда отец остановился, чтобы отдышаться, покончив с четвёртым бандитом, его штык погнулся, весь пропитанный горячей кровью, и стал непригоден. Во время рукопашной схватки с левого плеча отца сполз белый платок, и отец чуть было не оказался на пороге смерти. Командир роты в составе 359-й бригады был упоён схваткой. В том рукопашном бою он поразил по меньшей мере восьмерых бандитов и сам уже был весь изранен. В гуще схватки он вдруг углядел рослого верзилу, на левом плече которого не было белого шарфа. Не произнеся ни слова, с винтовкой наперевес, он ринулся к этому верзиле. Этим верзилой был мой отец. У конюшего был зоркий глаз и быстрая рука, он оттолкнул отца в сторону и проревел командиру роты: «Твою мать! Это же наш командир!» Командир роты ничего не ответил. Сжимая винтовку, он развернулся и кинулся в толпу людей. В этот момент отец заметил, что десять с лишним бандитов ползут в сторону пролома в валу, намереваясь бежать. У отца из ушей и ноздрей непрерывно хлестала кровь — последствие мощного взрыва. Отец прокричал: «Задержите их! Не дайте им уйти!» Но никто не слышал отца, все вокруг, забыв обо всём на свете, были заняты истреблением врага. Отец подскочил к маленькому костерку, поднял обронённый кем-то пулемёт и, пошатываясь, устремился к пролому. Отец крепко сжимал в руках пулемёт. Под градом пуль бандиты принялись плясать на снегу, падая один за другим на землю. Больше они не поднимались. Оставшиеся пули взметали снег, отчего тот осыпался, будто мука. Промёрзшая земля, укутанная глубоким снегом, превратилась в беспорядочные соты. Отец прекратил огонь, только когда израсходовал все патроны. Он отвернулся, вытер с лица кровь и снова окинул взглядом поле. По нему метались языки пламени, летели брызги крови. Снег растаял, отчего на поле то там, то сям образовались лужи грязи. В этой грязи повсюду валялись внутренности и части человеческих и конских тел. Люди копошились в этой грязи, ползали, катались, убегали и догоняли своих жертв. Убийцы и убитые одинаково молчали. Ни те, ни другие не могли произнести ни звука.