Эдвард Кэри - Кроха [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Скоро стала видна целиком красная головка, потом розово-красное скользкое тельце, две ручки и две ножки. А затем, ко всеобщей радости, младенец издал первый крик. Глядя на это сверху, с крыши комода, я невольно подумала, что все это мне известно: вот пуповина, там, где ей и должно быть, как говорил доктор Куртиус, а вот слизь и плодная оболочка, об этом он тоже мне рассказывал, – и наконец, через некоторое время, как и описывал мой наставник, показалась плацента. Как чудесно! Я заучивала новые уроки! Какие только чудеса не вытворяет женщина! Смотрите, смотрите: из нее вышла новая жизнь!

В помещении стало нестерпимо жарко, запахло неприятным смрадом уксуса и эссенций – это в дело вступили врачи. Я развязала чепец и распустила тесемки платья, а потом заметила, что многие проделывают со своей одеждой точно такие же манипуляции. Покуда младенец выходил на свет Божий, толпа напирала сильнее и все ближе придвигалась к ложу. И когда он вышел весь, повитухи обернули его в простынку и быстро унесли прочь. За ними вышли еще какие-то люди, а среди них, по-видимому, и король, потому как когда я огляделась по сторонам, его нигде не было видно. Потом толпа в помещении немного рассеялась, и я вновь увидела королеву. Она вдруг стала вторым действующим лицом этой драмы. Она была бледна как полотно, и я даже подумала на миг, что она умерла, во всяком случае, на ее простынях я заметила пятна крови, но потом она села и кого-то позвала.

Но никто не заметил.

Публика рукоплескала, ведь природа творит такие удивительные вещи, особенно когда дело касается королев. Но затем публика начала выражать озабоченность, и довольно громко, по поводу того, какого пола был ребенок, мальчик или девочка, дофин или дофина. Сначала по покоям пополз шепоток, разочарованный шепот: «дочь, дочь, дочь».

И никто не обращал внимания на королеву. А я, восседая над всеми, стала махать с крыши комода, привлекая внимание людей.

– Королева! – воскликнула я. – Королева!

Ибо я заметила, с высоты своего положения, что у королевы начались конвульсии.

И опять никто не обратил внимания.

Но через мгновение нашелся некто, кто обратил. Принцесса де Ламбаль, всегда мертвенно бледная, всегда на грани обморока, всегда беспорядочно размахивающая руками, точно крыльями, заметила судороги королевы, но, охваченная паникой, не смогла вымолвить ни слова. Встав с кресла, наверное, чтобы схватить кого-то за воротник и привлечь внимание к ее величеству, Ламбаль затряслась мелкой дрожью, ее огромные глаза закатились, и она упала в обморок, опрокинувшись навзничь и роняя все и вся, что попалось ей на пути, а таковых предметов и людей было изрядно, и ее обморок повлек падение еще нескольких человек, в результате чего все устремили взоры на обморочную принцессу, вообще позабыв о корчащейся в судорогах королеве.

И лишь после того, как принцессу де Ламбаль унесли, я так отчаянно замахала рукой, что меня наконец-то заметил один человек. Это был дворцовый слесарь. Стоя в гуще толпы, он, разумеется, не мог слышать моих криков, заглушаемых десятками голосов, но я поймала его взгляд и многозначительно мотнула головой в сторону королевы. При виде ее величества, задыхающейся на своем ложе, он отважно ринулся сквозь толпу, но не к королеве, а в противоположном направлении – возможно, все дело было в дворцовом правиле, запрещавшем простолюдинам касаться королевских особ, и у него не оставалось иного способа выказать свою полезность, кроме как растолкать людей и добраться до окон, которые, как и в моем коридоре, были плотно залеплены бумагой, защищавшей от зимнего холода. Обладая недюжинной физической силой, слесарь начал отдирать бумажные полосы с окон, и наконец ему удалось распахнуть створки и впустить в помещение свежий воздух. Затем другие мужчины, не такие отважные и не такие сильные, последовали его примеру и открыли еще несколько окон, – в комнату ворвался декабрьский мороз. Но они, по-видимому, не имели понятия, зачем слесарь распахивает окна, и решили, будто он хочет криком привлечь внимание собравшихся в саду перед Версальским дворцом, поэтому отважный слесарь теперь бросился назад к ложу королевы, где она лежала, все такая же бледная, на пропитанных кровью простынях, у всех на виду. И только тогда все увидели, что произошло.

Опять возникла суматоха, крикнули принести горячей воды, которую так никто и не принес. Врачи пытались привести бледную королеву в чувство, но поначалу безуспешно. Тогда отворили вену на ноге и пустили кровь. Врачи отмерили пять блюдец крови, сочли, что это достаточное количество, остановили кровотечение, и тут королева выказала признаки жизни. И все это время слесарь, настоящий герой момента, не отходил от нее. В его глазах стояли слезы, самые настоящие слезы. Она умерла? Но наконец королева вздохнула, и все опять было хорошо. Судя по выражению его лица, слесарь испытал невероятное облегчение. Он поднес платок к глазам, чтобы никто не видел его слез. Все это было и впрямь незабываемо!