Эдвард Кэри - Кроха [litres с оптимизированными иллюстрациями]

М-м ле Ру, библиотекарь мадам Елизаветы

М-ль Пайан, чтица

М-м Симон, мастерица игры на клавесине

М-м Бойи, мастерица игры на арфе

М-ль Гросхольц, мастерица по воск у

Эту страницу я изучила особенно тщательно. В минуты одиночества я читала ее себе вслух. А вскоре после того, как появилась эта книга, мне наконец выпала возможность оказаться рядом с королевой.

Событию предшествовал утренний перезвон колоколов Королевской часовни, церкви Сен-Кир и всех прочих церквей Версаля, за которым последовало появление принцессы де Ламбаль в нашем коридоре. Я приоткрыла дверцы буфета и выглянула из-под горы одеял. Стоял декабрь, мы пребывали во власти студеной непогоды Гемене, и мне было довольно зябко. Завернувшись в одеяла, я наблюдала, как прибыла де Ламбаль, несколько изумленная и суетливая, в окружении лакеев и придворных дам с тревожными лицами.

– Мадам Елизавета! – вскрикнула она, стучась в дверь опочивальни принцессы. – Королева! Королева разрешается от бремени!

Мы с Елизаветой, как могли, загодя начали готовиться к пополнению в королевской семье. Мы изготовили двенадцать крошечных восковых младенцев, отнесли в церковь Сен-Кир и выложили в безупречно ровную линию, словно в колыбельках. Все прочие просьбы мы временно отложили в сторону, ибо ни о чем другом не могли думать, кроме как о рождении королевского отпрыска.

– Все во дворце, – сообщила мне Елизавета, – пребывают в нетерпеливом ожидании.

И вот наконец тот момент, которого все так ждали, настал, зазвонили колокола, и заголосила принцесса де Ламбаль. Когда же она в состоянии ажитации умчалась (в этот момент она походила на худосочную курочку, с кудахтаньем бегущую через двор), наш коридор наполнился гомоном голосов и топотом ног. Сидя на нижней полке в буфете, все еще в ночной сорочке и ночном чепце и свесив ноги вниз, я завернулась в одеяло и глядела по сторонам: то налево, то направо. Треснувшие окна вдоль стены были залеплены бумажными полосками, спасавшими от зимней стужи, но не вполне: когда я дышала, белый пар изо рта доказывал это весьма красноречиво.

Наконец появилась Елизавета, полностью одетая, в сопровождении своих трех фрейлин. Когда она шла к покоям королевы-роженицы, лакеи, выстроившиеся двумя шеренгами вдоль коридора, учтиво ей кланялись. Я тоже поклонилась, и Елизавета остановилась.

– О, мой двойник, сердце мое, что ты тут рассиживаешь? Ты сегодня будешь нужна мне более, чем кто-либо. Одевайся, да поживее. Ежели у королевы возникнет нужда в наших молитвах, ты должна будешь сбегать в нашу мастерскую, быстро вылепить из воска младенца и отнести его в Сен-Кир. Поторопись, сердце мое, душенька моя!

Итак, в день появления на свет первенца Марии-Антуанетты Австрийской и короля Франции Людовика XVI я облачилась в платье прямо на людях, в зябком коридоре, и многие при этом глядели на меня и поторапливали. Когда я была готова – но ни мгновением раньше, как мне четко дали понять, – маленькая Елизавета решительно двинулась к месту события с намерением стать теткой. Я замыкала ее свиту, шагая чуть позади маркизы де Монсье-Меринвиль. Но чем дальше мы продвигались по коридору, тем больше усилий от нас требовалось, ибо весь дворец был охвачен желанием засвидетельствовать рождение нового Бурбона. Елизавета, как сестра короля, заставила море людей расступаться перед ней, и так мы, подобно Моисею, шли вперед, слыша, как за нашими спинами людские волны вновь смыкались. Я буквально кожей ощущала, вначале не без удовольствия, как в коридорах дворца становится все теплее по мере того, как мы приближались к его центральным покоям. С тех пор как зазвонили церковные колокола, вельможи все плотнее толпились во дворце, оглашая его громким гулом голосов и обогревая теплом своих тел – тем больше, чем ближе они находились от родильной комнаты. Теплее всего в Версале тем утром было в опочивальне королевы: жарко, как в печи у булочника, – а самым горячим местом в этой печи – просто раскаленным докрасна угольком в ней, – был вздутый живот королевы Марии-Антуанетты. По французским законам, в момент разрешения от бремени у королевского ложа должны были находиться избранные придворные, дабы удостоверить, что произведенное на свет дитя действительно вышло из чрева королевы.