Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

— Я пришел сказать, что я вам не верю, вы меня обманете, — высказал Эрик с прищуром.

— Это плохо, молодой человек. Надо верить…

— А где доказательства?

— С доказательствами не будет веры. Это будет уже твердое знание. А я хочу, чтобы ты научился верить.

— Тогда я отказываюсь.

— Это твое право. Я найду другого человека, который поверит мне. И ты увидишь сам, что я его не обману, но будет уже поздно… для тебя.

— Это издевательство, — возмущался Эрик.

— Нет. Это тебе так кажется. И ты сам виноват в том, что тебе так кажется, я здесь ни при чем. Не потакай дурным сторонам своей натуры. Это они подталкивают тебя к недоверию. С нами случается только то, во что мы верим.

— Неправда. Я никогда не верил, что моя мать выйдет за человека, который будет с ней так обращаться, как с ничтожеством.

— Здесь нет твоей прямой вины, очевидно, что в это верила она сама.

— Вы старый, но вы злой.

— Тебе так кажется…

— Если вы скажете еще слово про мою мать…

— Не забывай, юноша, что у тебя уже есть срок условно. И твоей маме будет горько, если ты поднимешь руку на старика, и твой срок превратится в безусловную реальность. Иди и подумай обо всем спокойно, — говорил старик, облизывая ложечку из-под сметаны.

— Но вам-то это все зачем? — недоумевал Эрик.

— В научных целях. Я хочу проверить одну свою гипотезу.

— Какую гипотезу?

— Это сложно и долго объяснять.

— А вы коротко, по-простому…

— Коротко? «Нередки осложнения, где часты упрощения!» — усмехнулся старик. — Коротко — я всегда предполагал, что человек, который выучит наизусть поэму Гомера, станет счастлив.

— Почему?

— Потому что это великая поэма.

— Ну и что. Таблица Менделеева тоже великая.

— Это не то.

— Почему?

— Таблица Менделеева не про людей, а поэма про людей.

— И что такого? Вот мой отчим знает наизусть устав караульной службы, это тоже про людей.

— Устав караульной службы — это не искусство.

— Скажите это моему отчиму. Он вам расскажет, что искусство, а что нет.

— При чем здесь твой отчим?!

— Ну что вы кричите, я просто не понимаю.

— Я же говорил, ты не поймешь!

— Так вы ничего и не объяснили! В чем гипотеза? Станет счастлив… но почему вдруг он станет счастлив?

— Потому что красота, увиденная и понятая, делает нас счастливыми. А в этой поэме много красоты. На всю жизнь хватит. Так понятно?!

— Так понятно. Но глупо. Природа тоже красота, и она везде вокруг нас, и мы видим ее каждый день и не делаемся счастливыми.

— Потому что неправильно смотрим, не умеем смотреть, а когда прочтем — тогда научимся.

— …Да?

— Думаю, да. Хочу проверить на тебе. В любом случае, ты ничего не теряешь…

— Кроме времени.

— Какого времени?! Какого времени?! Тебе сколько лет? Зачем тебе время? Дурака валять? Для тебя этого понятия еще не существует. Время! А на что другое ты его хочешь потратить с большей пользой? Ты же через десять-двадцать лет не сможешь вспомнить и трех дней из теперешнего своего времени. Вот из этого ныне текущего года ты не вспомнишь через тридцать лет ни одной секунды. А вспомнишь только то, что давалось тебе с трудом. Мы помним только победы и поражения, только муки и счастье. Только то, о чем эта поэма.

Так они теперь ругались, когда Эрик приходил к старику. — А по главам сдавать можно? — спросил Эрик однажды.

— Можно.

Бывало, старик присаживался во дворе на скамейку, чертил острием зонтика по влажной земле и вел светскую беседу с нищим из квартиры 101. Нищий в любую пору ходил в зимних ботинках сорок пятого размера, без шнурков, в спортивных штанах, крупно, но аккуратно заштопанных на коленях, красной футболке с олимпийскими кольцами. По лицу его блуждала блаженная улыбка слабоумного.

— Мы тогда ездили в Ялту, сняли там комнату на две недели, — говорил старик, с задумчивой улыбкой чертя зонтиком. — Вот говорят, что математика все может доказать… — он усмехался. — Вряд ли… а я, даже когда смотрю на фотографии, не могу поверить, что это было, и что это был я… Катались на лодке, покупали мороженое… самые обыкновенные вещи. Вечером гуляли вдоль фонарей… на мне были белые брюки… Невероятно!

— Vita incerta, mors certissima [1] Жизнь неверна, но смерть как нельзя более достоверна (латынь). , — сильно заикаясь, произносил его собеседник.

— Увы, увы… — кивал старик, продолжая улыбаться тому далекому вечеру на набережной Ялты, вспоминая цепочку фонарей и запах моря.

Сегодня он гулял по Корабельной набережной. Потом поднялся вверх по улице Петра Великого до сквера Суханова, оттуда спустился обычным маршрутом по Семеновской к стадиону «Динамо» и, обогнув его по Батарейной, вышел к морю. Молочные волокна переплелись в сумерках с неоновыми венами рекламы. Набережную затянуло густым белесым туманом, и вода была теплой, если, присев на корточки, погрузить в нее ладонь.