Татьяна Беспалова - Похищение Европы

— Послушайте, по-моему, он обкакался, — растерянно пролепетала Лена.

— Обкак? Ай-яй! — воскликнул дед Чавдаров. — Такой большой! Как же так?!

Лена с мальчиком на руках решительно двинулась к дому. Старик Чавдаров и его внучка следовали за ней. Лена ждала возражений, но их не последовало. Вот только София! Зачем-то она всё время держала ружьё наизготовку. Мальчишка прятал лицо на груди Лены, стараясь не смотреть на ружьё. Бедняга почти ничего не весил. Казалось, под ветхой одежонкой вовсе не осталось плоти и костей.

— Напрасно вы… — приговаривала София. — Это может быть дизентерия. Его надо вернуть отцу… или в больницу.

Они зашли в кухню. София быстренько опустошила полупустой стаканчик своего деда и бросилась к дверям в сени.

— Вы тут сами. Мне надо вернуться к Теодору!

Дед решительно направился в самый тёмный из углов. Там, рядом с дверью, ведущей в комнатёнку батрачки, располагалась другая дверь, поменьше, выкрашенная белой, под цвет стен краской, и потому совсем незаметная. За ней в совсем уж крошечной комнатке была кое-как оборудована ванная комната.

— Нам не во что его переодеть, — вздыхал дед. — Нет детской одёжи…

— У меня есть кое-что! — Лена бросилась к себе в комнатку.

Она быстро перебирала вещи. Где-то есть же бриджи и майка. Конечно, всё это слишком велико для такого худенького мальчика. Но можно же подпоясаться веревочкой, а штанины подвернуть. Наконец, всё нашлось — и бриджи, и майка, и в всё в двух экземплярах, на всякий случай, на смену.

Лена вернулась в ванную комнату со своей добычей.

— У него на шее красивое украшение, — проговорил дед, с усилием отнимая руку мальчика от большой подвески из желтого металла, на вид очень древней и дорогой.

— Не трогайте это. Не хорошо обирать детей.

— Грабь награбленное, — усмехнулся дед. — Так говорили коммунисты? Вещь золотая! Она краденная. Теодор распорядился отбирать у бродяг всё…

— Странно! Зачем ему жалкие пожитки бродяг?

— А затем! Чтобы неповадно было возвращаться сюда!

Мальчишка не сводил с деда Чавдарова широко распахнутых глаз. Теперь он сжимал своё сокровище обеими руками. Стало понятно, что без сопротивления он подвеску не отдаст. Всё дело решила Надя. Она явилась в ванную комнату с чистым полотенцем в руках.

— Вы помыли ему голову? В таких густых волосах могут быть вши, — сказала она.

— Ай-яй! Вытри его моим полотенцем — все завшивеем! — возмутился дед. — Посмотри! По его ногам течёт! Он снова обгадился! Ай-яй!

Не слушая причитаний деда, женщины сообща вымыли мальчику голову. Надя вложила ему в рот какие-то пилюли, дала запить их водой.

— Это от поноса, — пояснила она.

Мальчик ничему не сопротивлялся. Только медальон показывать нипочём не хотел.

— Возможно, это дизентерия! — Надя принялась вытирать голову мальчика полотенцем, а Лена навела ещё тёплой воды.

— За ров! Всех за ров! А подвеску забрать! — бурчал дед.

Он исправно поставлял горячую и холодную воду. Из кухни тянуло каким-то ароматным варевом, но брови старика были насуплены, а усы грозно топорщились. Запах ракии, исходивший из-под них, становился всё сильнее.

— Какую подвеску?

— А ту, что он прячет! Разомкни-ка его руки!

— И не подумаю! Не станем ничего отнимать у ребёнка!

— Ай-йа! Да он не жилец. Всё равно помрёт! Дай-ка теперь я. Вымою остальное. Это мужское дело. А ты, подружка, присмотри за плитой. Ай-яй! Там каша пригорает!

Надя выскочила вон из комнаты, а Лена осталась сидеть в углу. Поначалу мальчишка никак не реагировал на жестокие слова и резкие прикосновения деда. Он просто покрывал медальон ладонями и старому Ивану, приходилось непросто. Надо отнять руки от груди. Надо намылить грудь и живот. Надо смыть мыльную пену и вытереть насухо. Вернулась Надя. С её приходом ребёнок немного оживился. По его щекам покатились слёзы.

— Ай-йа! Плачет! — бурчал дед Чавдаров. — Однако теперь слёзы не оставляют следов, потому что лицо чистое.

Дед Чавдаров одевал ребенка с той же неутомимой добросовестностью, с которой возделывал собственный огород. А Надя совала ему в рот тёплую пшеничную кашу, по консистенции больше похожую на похлебку. Мальчик глотал невзрачную на вид, пресную пищу с таким энтузиазмом, словно ничего не едал вкуснее. Надя, глядя на ребёнка, тоже принялась плакать.

— Ну вот. Он чистый и сытый. Ай-яй, какой хороший мальчик! — приговаривал дед.

— Да! Ангелочек! — подтвердила Надя, утирая слёзы.

— Посмотрите! — встрепенулась Лена. — Он понимает нас! Я уверена, понимает!