Йото Крыстев - Зерна гранита

Конь зацокал копытами по вымощенной камнем улице.

Бай Павел остался стоять, глядя вслед Гатеву.

«Не можешь! Скажи, что не хочешь, а то — «не могу». А пить у меня можешь…» — грустно подумал несчастный отец.

Мимо него прошел знакомый полицейский, который каждый вечер заходил в корчму выпить, но никогда не платил. На этот раз и он поспешил удалиться.

Бай Павел остался стоять один-одинешенек. Подождал еще немного, поглядел по сторонам и, придавленный горем, отправился к себе домой. Длинной, очень длинной показалась ему дорога. Почудилось ему, что шел он целую вечность, потому что за это время он и покойной Злате рассказал об аресте Ивана и о Тодоре Златанове вспомнил. И какие только мысли не пронеслись у него в голове, пока он шел до ворот своего дома!

Там уже ждала его одна из дочерей. Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу и вопросительно смотрела на отца.

— Не позволяют мне с ним повидаться, — с горечью сказал бай Павел.

— Один из участка проходил и сказал, чтобы после обеда ты пошел туда, — придавленная горем, сказала девочка.

— Больше ничего не сказал? — с надеждой спросил отец.

— А что он скажет?

— Ну, может, одежду, поесть отнести?

— Мы приготовим что-нибудь, папа…

Медленно текло время. Бай Павел не открывал корчму. Ходил по двору и ждал назначенного часа. Все думал, как ему вести себя с Иванчо. Ругать ли его, бить ли, простить ли?

«За что мне его ругать? — думал отец. — Ведь рос-то он сам по себе, одинокий. Никогда не хныкал, не жаловался, как девчонки. Те, когда им хотелось чего-либо, плачем добивались. А он всегда все сам. Однажды вхожу в горницу, а он сам штанишки себе латает. Я спрашиваю: «Ты почему не дашь их сестрам починить, зачем сам латаешь?» «Потому что латки уже не держатся, да и не хотят сестры. Может быть, новые мне сошьешь, папа? Ведь мне в школу скоро идти», — говорит Иван, а я тогда отмахнулся: «И эти хороши, можно еще поносить». Как я был несправедлив к нему!» — вздохнул бай Павел.

— Время еще не пришло? — Он несколько раз входил в дом и спрашивал дочерей, готовивших еду для брата.

Приготовив, девочки сложили все в узелок, завязали и проводили отца до ворот.

Прошедшая ночь и день состарили его, согнули его широкие плечи. Он шел медленно, без сил.

В участок его сразу не пустили, велели ждать.

Бай Павел опустился на ступеньку крыльца. Время в ожидании тянулось медленно, но это не беспокоило его.

Под вечер его ввели к Йордану Николову.

— Я… мне бы его увидеть на минутку, господин начальник… — попросил бай Павел, но Темница смотрел мимо него пьяными, остекленевшими глазами.

— Письмо он тебе оставил… твой сын… — еле ворочая толстым языком, сказал Темница.

— Как… оставил? Ведь он, Иванчо, здесь?.. Ведь я… его увижу? — сдавленным голосом спросил бай Павел.

— Вот так и оставил! — выкрикнул Николов. Он повернулся и нажал кнопку звонка. Мгновенно появился полицейский. — Куртку ученика! — приказал ему Николов. — И немедленно!

Полицейский щелкнул каблуками и выскочил из комнаты. Спустя минуту он вернулся. В руках у него была ученическая куртка Ивана Туйкова.

— Пожалуйста, господин начальник!

— Да не мне, скотина! Отцу его отдай!

Бай Павел дрожащими руками взял измятую, изодранную в клочья, пропитанную кровью одежду сына. Он смотрел на нее полными муки глазами.

— В кармане письмо, — сказал Темница.

Рука бедного корчмаря судорожно шарила по куртке. Наконец он с трудом нашел карман, вытащил конверт, раскрыл… Глаза его расширились от ужаса. Стол, стулья, полицейские, вся земля поплыли перед ним… Колени бай Павла подкосились, и он рухнул на пол, выронив из рук конверт, а из конверта выпал отрезанный язык…

Темница с тупым безразличием посмотрел на неподвижное тело корчмаря, распростертое на полу, и нажал на кнопку… В дверях появился полицейский.

— Унести его! — распорядился Темница. — Он прочел письмо и отказался видеть сына!

Весть о смерти Ивана Туйкова быстро облетела город. Первым узнал обо всем цыган Ибо.

Участок потонул в гробовом молчании. Дежурный полицейский боялся прикоснуться к двери камеры, в которой висел труп Ивана Туйкова.

Йордан Николов и старший полицейский Цано Стефанов не отходили друг от друга. Нервная дрожь била Йордана Гатева. Город ощетинился.

— Вы показали свое бессилие, господин Николов! — резко сказал Николову Гатев.

— Нет! Это результат вашего неумения и бездействия…