Йото Крыстев - Зерна гранита

Старший полицейский стоял словно окаменевший.

Глаза Темницы налились злобой и ненавистью. Руки его давно были обагрены кровью. Разных он видел арестованных, но такого встретил впервые.

— Что ты на него смотришь? Может, пожалеть его хочешь? Он подвел, подвел нас, скотина, понимаешь? — выкрикнул Темница в лицо Цано Стефанову. — Ему не нужен язык. Понимаешь, скотина? Давай сюда нож! — Темница кричал, дергался, бешено вращал глазами. С ним происходило что-то страшное, и старший полицейский не на шутку перепугался.

— Господин начальник, я вас не понял! Господин начальник, зачем вам нужен нож?!

— Идиот! Делай, что тебе велено!..

Темница наклонился над Иваном и схватил его за подбородок.

— Дурак, памятника тебе захотелось? Большого гранитного памятника? Хорошо! Мы со старшим, с Цано Стефановым, тебе поможем… Красивый памятник тебе соорудим!.. — С этими словами он вытащил у Ивана язык и взмахнул ножом.

Иван захлебнулся кровью. Глаза его потеряли блеск, погасли и закрылись, а палач, потирая окровавленные ладони, озверело смеялся:

— Кончилось все, Иванчо! Теперь с моей помощью будешь молчать до скончания века… И захочешь ответить, а не сможешь… Ну и что?.. Я сердиться не буду… Ведь я сам тебе помог, правда?..

На рассвете двое палачей отволокли Ивана в камеру. Завязали ему на шее петлю и повесили на тюремной решетке. Вечером начальник полиции Йордан Гатев направил срочную телеграмму в Плевен:

«Сегодня в четыре часа дня повесился в камере управления содержащийся под арестом Иван Павлов Туйков, 22 лет, из Тетевена, учащийся, подозревавшийся как ответственный организатор по линии РМС и укрыватель нелегальных. Прошу уведомить военного прокурора. Жду дальнейших указаний».

Наступивший рассвет был кровавым. Цыган Ибо стучал в стену камеры, кричал что было сил, звал Ивана, но камера Ивана безмолвствовала.

Партизаны отряда имени Георгия Бенковского ждали Ивана всю ночь. Подавали условные знаки, высылали навстречу патрульных. Напрасно! Лес молчал…

Бай Павел встретил утро с тревогой на сердце. Всю ночь он не сомкнул глаз: метался в постели, несколько раз вставал, ходил по двору. Он возвращался в дом, ложился, но стоило ему закрыть глаза, как на него наваливались видения, одолевали мысли одна другой страшнее.

Еще не рассвело, а он уже начал хлопотать в корчме и все посматривал на улицу. С нетерпением ждал, когда же заглянет хоть кто-нибудь. Просто так, чтобы можно было переброситься словом. Однако улица молчала, притихшая и безлюдная.

Когда же первые лучи солнца запутались в паутинах окон, бай Павел увидел в начале улицы двоих. Он обрадовался и заторопился к двери. В этих людях он узнал человека из Плевена и старшего полицейского Цано Стефанова. Они шли медленно, устало и молчали. Время от времени приостанавливались, словно для того, чтобы перевести дух, смотрели друг на друга, но не произносили ни слова, и вновь, шли, опустив головы. Бай Павел понял, что они направляются к его корчме, и тотчас засуетился.

— Давайте сюда, сюда! Входите, пожалуйста, пожалуйста! — приглашал он. — Вот ведь как бывает… Только подумал про вас, а вы и сами идете. Входите же, на вас вся моя надежда… сынка освободить, — заторопился он к ним навстречу, вытер стол, пододвинул стулья. — Пожалуйста, господа! Добро пожаловать! Ну а сейчас скажите, что вы любите? Господин начальник прямо с дороги, может быть, винца? У меня и ракийка есть, прекрасный товар… — не переставал суетиться бай Павел.

— Чем угостишь, то и выпьем, — вяло сказал Цано Стефанов, не поднимая глаз от стола.

— Но я… по вашему вкусу, господин старший…

— Ракии дай! Да покрепче… — скорее прокричал, чем сказал, Йордан Николов. — И закуски получше! Можно и сала…

Бай Павел бегом бросился выполнять заказ, принес белое балканское сало, нарезанное тонкими ломтиками и посыпанное красным перцем. Поставил перед гостями и два стакана сливовой ракии.

— Приятного вам аппетита! И на здоровье! — пожелал он. — А-а… о сынке что-нибудь не скажете?.. Глупенький он еще… он… знаете ли… в политике ничего не понимает… Ведь ребенок еще… и ум детский… Где ему понять такие дела?!

Йордан Николов зашевелился, выпятил грудь, в глазах его блеснула злоба, однако он тут же взял себя в руки и хриплым голосом сказал корчмарю:

— Не были мы в участке сегодня ночью. Сейчас пойдем, вот и увидим…

— Посмотрите, посмотрите, господин начальник, не стал бы кто его бить… да не искалечил бы. Ребенок он еще… ребенок… Много ли у него в голове, чтоб разбираться в государственных делах? Наверное, кто-то… оклеветал его… А он сиротка, кому ж его защитить?..