Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

– Я буду скучать по тебе, Фред.

Он снова поднял глаза, щеки его покраснели, и он спросил:

– Когда ты уезжаешь?

– Мы должны были вернуться в Остенде завтра, но я со вчерашнего дня ни в глаза не видела Элис, ни слыхом ничего о ней не слыхала, поэтому понятия не имею, что она планирует и заказала ли она такси или еще что-нибудь.

– Остенде, да? – Его лицо расплылось в широкой улыбке. – Как тебе идея прокатиться на старом драндулете? По старой памяти?

– В санитарной машине? Но я думала, что ты собираешься в Кале?

– Я бы все равно поехал через Остенде по прибрежной дороге.

– А там хватит места для всех нас? И для Элис тоже?

– Конечно. Эти штуки перевозили до двадцати ходячих раненых, помнишь? Будет без особого комфорта, конечно, но зато весело. И потом мне будет легче, если ты поможешь с переключением скоростей, – безопаснее, чем всю дорогу вести машину коленями.

– Мне нужно спросить Элис, но я бы не отказалась. Звучит более чем заманчиво.

Он приподнял воображаемый картуз и манерно поклонился.

– Ваш экипаж будет подан к восьми, мадам. Это вас устроит?

– Это полностью меня устроит, мой герой.

Он рассмеялся:

– Увидимся завтра.

Элис посмотрела на себя в зеркало, висевшее в ее гостиничном номере, и невольно содрогнулась.

Все лицо – в грязных разводах от слез. Она поморщилась, когда вспомнила, как, рыдая, упала на могилу Сэма под дождем. Зачем она устроила это представление перед Даниэлем?

На обратном пути они едва обменялись несколькими словами. Как она могла объяснить, какой сломленной, опустошенной она себя чувствовала? Воспоминания о брате отныне всегда будут связаны с этим пустынным местом с простым некрашеным крестом посреди целого леса таких же крестов. У нее сердце разрывалось от мысли, что завтра ей нужно отправляться в далекий путь домой и придется оставить Сэма здесь.

– Не знаю, как тебя благодарить, – сказала она, когда они подъехали к гостинице «Тишина». – Все это так много для меня значит! Но, думаю, нам с тобой пора прощаться. Завтра утром мы уезжаем.

– Так скоро? – Он, казалось, искренне удивился. – Ты не можешь уехать, не поужинав со мной в последний раз. Или хотя бы не пропустив по бокалу вина на прощанье.

Она собиралась отказаться, вспомнив о Руби и о том, что ей нужно заказать машину на утро и упаковать чемодан. Но перед соблазном поужинать с Даниэлем еще хотя бы один, последний раз, устоять было невозможно – почему бы и нет? Она вернется в гостиницу к десяти. Она приняла его предложение, согласившись пойти с ним, как только сменит испачканную в грязи одежду.

Когда Элис подошла к стойке бара в отеле «Гранд», Даниэль сидел к ней спиной, но разворот его плеч и волоски, завивающиеся на затылке над воротником сорочки, казались теперь такими знакомыми, словно она знала его целую вечность. Когда она окликнула его по имени, Даниэль обернулся, чуть приподнял одну бровь и одарил ее ласковым, довольным взглядом, потом встал и трижды расцеловал ее в щеки – правую, левую и снова в правую.

– Элис, дорогая, ты выглядишь просто восхитительно! Ну просто совершенно другая женщина! Что тебе заказать? Предлагаю выпить за светлую память твоего отважного брата.

Вино было ароматным, вкусным и приятно согрело желудок, сглаживая бурные эмоции сегодняшнего дня.

«Ты приехала сюда, чтобы его найти, и, несмотря ни на что, ты добилась своей цели, – размышляла она. – Ты теперь знаешь, что с ним случилось. И где покоится его прах. Маме и папе станет легче, если они будут знать, что ты была здесь, и у них будут цветы с его могилы. А теперь пришло время заняться своей жизнью».

Даниэль порекомендовал ей заказать дикую утку.

– Такая редкость в наши дни. Солдаты их почти всех перестреляли.

Подали еду. Блюда пахли потрясающе и действительно оказались очень вкусными. Даниэль вовсю пытался ее развлечь. Он заказал еще одну бутылку вина и несколько раз наполнял ее бокал.

Под воздействием алкоголя Элис расслабилась и настроение ее заметно улучшилось. Как же ей будет не хватать Даниэля, его остроумных разговоров, его соблазнительной улыбки, его непринужденности и свободы от условностей. Тут ее никто не знает, и она может вести себя как хочет. В Вашингтоне все иначе, там так много значат внешние приличия, и любое нарушение неписаных устоев повлечет за собой холодные взгляды и перешептывания за спиной или, что еще хуже, поставит под угрозу политическую карьеру отца. Она боялась возвращаться к прежней жизни: там ей нужно улыбаться, притворяясь, что она наслаждается скучными светскими раутами по сбору средств, зваными ужинами, теннисными турнирами и чаепитиями.