Иоахим Новотный - Избранная проза

— А мне кое-что обещано!

Реагировать на это заявление приходится Дикси.

— Стерео?

— Бери выше! Мопед. Правда, модель не самая новая. Кое-что придется добавить. Но вообще-то машинка, говорят, что надо. Семьдесят километров запросто пока еще делает.

Я молчу, жду, пока моя мысль дозреет. Но Дикси вмиг заходится от восторга.

— С ума сойти! Покатаешь меня, ладно?

Луц глядит в сторону дороги и мрачно роняет:

— Ты что, она одноместная.

И смотрит на меня в упор своими серыми глазами. Явно ждет, что порадуюсь вместе с ним. Но сейчас мне не до того. У меня такое чувство, как будто я вдруг прозрел и все вот-вот начнут по-дружески ехидничать и подпускать шпильки. Пересилив себя, я говорю:

— Слушай, надо бы нам провернуть что-нибудь эдакое.

— А что именно, черт подери?

— Ну, что-нибудь стоящее, — отвечаю я.

— Да где ты это стоящее видел!

И Луц ладонями звонко шлепает себя по ляжкам. А Дикси всегда понимает все по-своему — быстренько подплывает ко мне, покачивая бедрами. Ощутив кожей ее потные руки и учуяв вечно исходящий от нее запах пеленок, я отпихиваю ее от себя.

— Да отстань ты! Я говорю всерьез.

— Он говорит всерьез!

Луц так ошарашен, что не может прийти в себя.

— Да! — уже ору я. — Какое-нибудь настоящее дело. По-настоящему нужное. Чтобы о нем все заговорили.

Луц трогает ладонью мой лоб.

— У тебя со здоровьем как — в норме?

Терпеть не могу, когда лезут мне в душу. Даже лучшим друзьям это заказано. Я сразу ощетиниваюсь и руки сами собой сжимаются в кулаки. Да только не драка сейчас у меня на уме.

И Луц отступается. Он обескураженно качает головой, но потом берет себя в руки и, чтобы разрядить обстановку, говорит примирительно:

— Слушай, старик, мопед находится в старом городе. И, на наше счастье, завтра у нас долгожданная свободная суббота. Прикинь-ка, может, поглядим, что это за штуковина?

— Не, — отвечаю, — завтра я занят.

О чем еще секунду назад не подозревал.

Зародившаяся мысль не дает мне покоя и вечером. Наконец я все же засыпаю. И только утром, когда мама, ласково, как всегда, будит меня, мысль эта вновь кажется мне удачной.

— А ну-ка вставай! По-быстрому! Отец уже пошел в гараж за машиной.

Она на полном серьезе называет «трабант» машиной.

— Давай поживее. Ну, ну!

Это меня бесит: что я ей — жеребенок, что ли?

— Знал бы ты, куда мы сегодня махнем!

Да знаю я. В Исполинские горы. Сама по себе такая поездка и впрямь ничего. Но, во-первых, я не ощущаю ни малейшего желания провести целый день в обществе родителей, взахлеб играющих в автотуристов, а во-вторых, у меня другие планы. Поэтому я решительно поворачиваюсь к стенке. Является отец. Он приносит с собой целое облако выхлопных газов. Мать изображает полную растерянность.

— С мальчиком неладно! Кажется, он не хочет с нами ехать.

— Что такое?

Когда отцовский бас не рокочет, а шипит, надо срочно переходить к активным действиям. Я мгновенно вскакиваю с кровати, потягиваюсь у самой двери и небрежно роняю:

— Я еду к дедушке.

— Куда?

Отец так ошарашен, что даже одно это слово еле-еле выдавливает из себя.

— Кому-то надо же о нем позаботиться, — отвечаю я как можно более агрессивно.

— И ты собираешься этим заняться?

— Да, а что?

С моей стороны это не что иное, как разведка боем. Надо дать им понять, что времена изменились. По отцу видно, что он готов взорваться. Однако мать ставит его на предохранитель. Мне за дверью слышно, как она его уговаривает:

— Ну и пусть! Может, оно и к лучшему. А то как-то не по себе было. Как подумаешь, что мы по горам разгуливаем, а старик там один, как перст.

— Ах ты, боже мой, — вступает отец, — бедняжечка-старикашечка! И тебе больше ничего не приходит в голову, как послать к нему парня.

Поскольку мать никак не реагирует, он, немного помолчав, бросает:

— А, делайте что хотите.

И, ни разу не взглянув на меня, удаляется из кухни. С силой захлопывает за собой дверь.

Мать наполняет термос какой-то темной жидкостью — наверно, чаем. Когда в горлышке булькает, она отрывается от этого занятия, чтобы спросить:

— Как ты собираешься туда добираться? Что ни говори — все-таки двадцать километров.

— Как, как, да на велосипеде, — отвечаю я таким тоном, как будто мне приходится объяснять, что человек в принципе — существо двуногое.

— Совсем один?

— Один, а что?

Это я говорю как можно небрежнее. Когда речь идет о вещах, касающихся меня одного, я могу говорить с матерью о чем угодно. Но о том, что мне очень хотелось бы поехать к прадеду в обществе некой Гундулы Фишер, не стану: эта тема кажется мне чересчур рискованной. И мать быстренько сама себя успокаивает.