Иоахим Новотный - Избранная проза

Так Кралик угодил на скамейку для штрафников. Другие давно ушли в рейс. И везде, где они встречались — на погрузке, на заправке, в придорожном кафе, — только и было разговоров. Слыхал? Опять одного из наших застукали. Теперь вот этого.

Кралик поймал себя на том, что грызет ногти. Он сунул руки под бедра и уселся на них. Просто нельзя было больше об этом думать. Час пролетит незаметно. За час содержание алкоголя в крови человека уменьшается. Однажды Паннах ему это уже объяснял. Но Кралик тогда отмахнулся: зачем мне это знать, я пью-то всего пару кружек пива.

Эх, Паннах, Паннах. Это он во всем виноват. Ему захотелось водки. Ему ведь не надо дуть в трубочку. Разъезжает себе на своем рейсовом автобусе, обратив к пассажирам широкую спину. Несправедливо устроен мир. Вот и погода. Где это видано, чтоб в октябре гремела гроза. Самая настоящая гроза. Накормив кур, жена Кралика вошла в дом и заторопила его: ну иди же, иди, а то промокнешь… Это надо же! Собственная жена гонит мужа в пивнушку. Она, конечно, думала: раньше уйдет, раньше и придет. Так всегда и было. А она таки выгоняла его. И он пошел, слышал еще, как гремит гром. Паннах, как обычно, сидел за столом под лампой. Было только полпятого, а свет уже горел вовсю. По серому небу катили черные облака. А в пивнушке горел желтый свет и сидел Паннах, на лбу влажные складки, подбородок поднят, чтоб не видно было жира на шее. Нимак принес пива и поначалу тихонько удалился в угол за печкой. Это похоже на заговор, подумал Кралик. Гром, жена, Паннах под лампой, тихоня хозяин: они все сговорились против него. Сговорились с самого начала. Ведь он никогда не пил так много.

Снова скрипнула дверь. Давешний сопляк объяснял диспетчеру, почему он только сейчас подготовил свой шарабан к выезду. Тот растирал рукой волосатую макушку и отмахнулся. Отговорками никого не удивишь. Он знал их все. Знал наизусть. Сопляк их тоже знал. Но нужно же было что-нибудь сказать. Тот особенно и не старался, даже улучил момент, чтобы, долдоня свое, ехидно посмотреть на скамейку для штрафников. Кралик тут же вскочил. Но диспетчер был начеку. Усадил его на табуретку, уговаривал: успокойся, дружище, ведь ничего страшного не произошло.

Кралик ему все объяснил. Но не успел уйти один, как вошел другой. И постоянно трезвонил телефон. Все лезут со своими оправданиями. Диспетчер морщился от них, как от головной боли. И только когда становилось совсем невмоготу, сухо говорил: «В чем дело, коллега?»

А дело было в том, что Кралик считал себя жертвой глупой истории. Ведь Паннах ожидал его с каким-то странным нетерпением. Сидел как на иголках и все порывался что-то рассказать. Вроде того, как он однажды протаранил ворота завода, когда его автокар протискивался сквозь толпу ждущих рабочих, чтобы подвезти к заднему люку целых десять мешков цемента. Паннах тогда только глянул на накладную и поехал. А однажды ему пришлось даже принимать роды. Это произошло, когда он, по собственным словам, в виде исключения притормозил возле молоденькой девчушки, которая, подняв руку, одиноко стояла на обочине. Он еще не успел добраться до райцентра, а девчушка уже сползла на пол между сиденьями. Паннах свернул на обочину и помог ей. Родился мальчик: три килограмма семьсот пятьдесят граммов. Кралик удивился такой точности. Но позже об этом было напечатано в газете, и пришлось поверить. И у истории с цементом тоже нашлись свидетели. Но то, что Паннах рассказал ему вчера, на фоне свинцово-серых облаков, при свете лампы, этому без водки просто нельзя было поверить. Сперва хозяин принес по кружке пива. И, услышав начало рассказа Паннаха, отошел в угол к печке. Он еще не знал, к чему все эти разговоры: свободный день, внеплановый рейс, усилитель руля. Наклонившись через стол, Паннах произнес еще одно слово: экскурсия. Кралик уже немного выпил и думал: любит человек поговорить, ведь даже ребенку известно, что автобусные экскурсии запрещены. Но Паннаху это не мешало. Слова из него так и сыпались, он говорил о номенклатурных единицах, об интеллигенции и о знаменитом исключении, которое есть во всяком правиле. Начальник смены чуть ли не на коленях умолял его: народ со связями, не могу же я им дать кого попало. Дойдя до этого места, Паннах хлебнул пива из кружки. Ты меня знаешь, сказал он, никому не могу отказать. Вообще-то я хотел взять отгул и наконец-то срезать спаржу. И потом, у меня телега барахлит: когда идешь на поворот, гремит и стучит, как будто цепями по ней колотят. И усилитель не помогает. И потом, номенклатурные единицы. Короче, я соглашаюсь, меняю, так сказать, личное на служебное, и в субботу ровно в семь я на месте. Они все тоже, мужички и бабоньки. Сразу садятся в автобус. А я себе думаю: где тот, который всегда опаздывает? Ведь всегда хоть один, да опаздывает. Бежит, как говорится, высунувши язык. Но не тут-то было. Мне дают знак трогаться. Я трогаюсь. А когда выезжали на дорогу, телега как затарахтит. Я и забыл глянуть на табличку с названием конторы. Не помню названия, хоть убей. Длинное такое, а в середине слово «редакция». «Новая родина». Или что-то в этом роде. Не запомнил, у меня голова другим была занята. В тот момент для меня было важно выехать на шоссе. И чтоб пассажиры себя вели прилично. С интеллигентами я уже имел дело. Раньше. Значит, как только я выехал на шоссе, тут же подрегулировал зеркало заднего вида и попытался найти глазами ящик. Его не было. Ни одной бутылки пива. Вот это да, подумал я, значит, крепкое. Тогда пора бы начинать, а то если приберегут на обратную дорогу, — конец. Но они ни гу-гу. Сидят себе, смотрят на гравий. Ты знаешь, он там насыпан по всей дороге с правой стороны. Собственно, ничего особенного не видно: слева хорошо сохранившийся лес. Кусты в прекрасном осеннем уборе. Заглядеться можно. Но нет, народ смотрит на гравий. Как будто он золотой. Ну, думаю, хорошенькое начало. Ищу в зеркале того, который перед отъездом подписал мне путевку. Седенький старичок с отвислыми розовыми щечками. Он сидел впереди один и дремал. Смотри-ка, думаю, хоть один разумный человек нашелся. Наверное, ночью не выспался, но стесняется и хочет показать, что хоть он и начальник, но готов разделить радость поездки с коллективом. Другой бы на его месте доехал до места на персоналке, толкнул бы речь, а до начала выпивки сел бы на заднее сиденье и укатил восвояси. Знаем, видали. В один прекрасный момент пухленькая секретарша прискачет, чтобы осведомиться о самочувствии начальника. А до тех пор можно спокойно спать. Но секретарша не показывалась. Я был единственным человеком, видевшим, что он спит, повернув голову набок и откинувшись на спинку кресла. Сидевшим сзади казалось, будто он смотрит в окно.