Иоахим Новотный - Избранная проза

— Просто не пришло в голову, — повторяет Латтке. — Только не считайте это героизмом.

Очередная неделя принесла еще один сюрприз. На этот раз сравнительно приятный. Старик сказал, что довольно возиться с камнями, и своим хриплым от напряжения голосом указал им на груду кругляка позади подвала с углем. Речь шла о жалких, с кривыми сучьями бревнах, которые годились разве что на дрова. И все же это было дерево. Латтке ощупал их с нескрываемой заинтересованностью. Бригадир окинул груду многоопытным оценочным взглядом. С дюймовой линейкой в зубах он кружил вокруг бревен. Потом он подкинул вверх и опять отбросил небольшое бревно, которое, на его взгляд, годилось для опалубки. Орудуя крохотным куском ножовки, Латтке распилил бревно по длине. Когда несколько часов спустя он разогнулся, вытер пот со лба и ощутил запах древесной коры и смолы, мир уже не казался ему столь безутешным, как прежде. Он недоверчиво вдохнул ноздрями воздух. Пахло снегом. На мгновение он представил себе, что на дворе сейчас декабрь, недалеко и до праздника, рождества, со сдобным и маковым пирогами; он договорился о встрече в канун Нового года с друзьями, с теми, что остались дома, и с теми, кого хотел ошарашить своим неожиданным появлением, удивить разными словечками, вроде монтаж, пуск, бесплатное питание. Но тут взгляд бригадира упал на облюбованные им горбыли, что вызвало в нем новый приступ ярости. Так Латтке спустился из своего мимолетного видения в привычную обстановку.

— Что значит привычная обстановка? — спрашивает Латтке. Может сложиться впечатление, будто все устроилось. Будто все вернулось в свою колею. Но это было не так. Стоило только посмотреть на старика. Лицо его с каждым днем мрачнело. У него появились не только мешки под глазами, но и обвисли щеки. Кроме инвалида-каменщика, которому то и дело требовался передых, только он знал, как класть стекловаренную печь. Он сутками не снимал комбинезон. После нескольких часов сна он появлялся с красными, воспаленными глазами как в дневную, так и в ночную смену. Глухо покашливая и хрипло покряхтывая, он производил впечатление человека, который все более походил на собственную тень. Он никого больше не подгонял, даже тех, кто, уединившись, играл в карты. Он полагал, что своим примером вдохновляет даже самых неповоротливых. — Но не думайте, что я им восхищался, — говорит Латтке. — На такие чувства я был не способен.

Он действительно пребывал в постоянной тревоге, из-за чего никогда не высыпался, и постепенно утратил чувство времени. В иные дни ему было совершенно все равно — среда это или пятница. В газетах писали о войне в Корее, о Стокгольмском воззвании. Очередная новость дошла до Латтке… из печи. В один из этих дней мастерская наполнилась глухими ударами: происходило уплотнение последней подошвы печи. Другой день был целиком посвящен стойкам, которые они загоняли под потолочную опалубку. Ну, а весь третий день возились со сводом. Видимо, незадолго до окончания смены кто-то протянул Латтке бутылку, чтобы он выпил глоток. Таков был обычай после того, как уложен последний камень. Латтке передал бутылку по кругу — ему не хотелось пить сивуху. Где-то в глубине души он начал по-другому воспринимать время. Развязка была уже не за горами. Правда, еще предстояло подготовить площадки для последующего монтажа оборудования, а также сделать газовые каналы. Однако было видно, что работа приближается к завершению. Латтке приходит на память один эпизод «черного часа». Они сидели в «стеклянном кармане», вымазав спецовки о жидкость, вытекшую из швов стенки, и не чувствовали в себе силы даже подышать на закоченевшие руки. Только старик задумчиво потирал белую полоску кожи надо лбом. Он разглядывал лист бумаги, который по воле каких-то людей, спавших сейчас в своих берлинских постелях, назывался ПЛАН. Итак, ПЛАН. Бригадир брезгливо сплюнул в груду шлака. У каждой стройки свой закон. Когда это осознаешь, сроки определяются сами собой. Что знали об этом бюрократы? Малознакомое слово не давало покоя и Антеку. Он решил сострить.

— Как звать его по имени, твоего господина ПЛАНА?

— Не я его выдумал, — ответил старик на этот раз с непривычным раздражением.

— Лизбет, черт побери, — прокаркал Антек. — У него нет отца. Ну кто будет его содержать, когда он состарится?

Смеялся ли кто в ответ? Этого Латтке уже не помнит. Он помнит только резкий тон старика. Потом старик с грохотом поднялся по ступеням и уже в дверях сказал: пятница — последний день месяца.