Иоахим Новотный - Избранная проза

— Пятница — двадцать второе декабря, — говорит Латтке. — Это дата мне врезалась в память. Отныне я решил снова считать свои деньки-денечки.

Еще несколько ночей они корпели над газовыми каналами. А потом пришлось еще повозиться с распределительным щитом. Стеклодувы снова закапывали траншею и выравнивали двор, мерно взмахивая лопатами. И тут бригадир воткнул мастерок в песок.

— Ну, вот и все, — произнес он.

Антек попытался выпрямиться и выругался. Но в его словах звучала радость. Выпрямившись, Латтке швырнул кирпич, который держал в руках. Теперь он твердо решил. Он рискнет еще раз. Чтобы после всех этих ужасов сказать в кругу друзей: никакого кабачка, никаких баб, зато только душ!

На пути в котельную им встретился старик. Он оставил их без внимания, на этот раз ничего не поручив им сделать. Вместе со старшим плавильщиком он тащил в направлении печи длинную стальную вилку. Чуть поодаль какой-то парень нес пучок древесной шерсти. Светало.

— Нет, — говорит Латтке. — Я и понятия не имел. Только потом разобрался. Что я сегодня знаю — это куда меньше, чем должен знать специалист. Генераторный газ в определенной пропорции смешивают с воздухом. По газопроводу его подают в печь, там он выходит из отверстий горелки и поджигается. Для этого трое и направлялись туда. Дело было на рассвете в пятницу накануне рождества. Вскоре после того, как мы уложили последний камень. Чтобы не разошлись швы, только что сложенную печь нужно было нагревать постепенно, не торопясь. Но уже второго января стеклоплавильные печи пройдут испытания и будет произведена первая плавка. Так предусматривалось планом.

— Как уже говорилось, — замечает Латтке, — главное — это смесь. Если бы тогда, кто-нибудь попытался мне это объяснить, я повернулся бы к нему спиной. Какое мне до всего этого дело? Я ведь по профессии плотник. Пусть что хотят, то и делают со своей печью. Меня это не касается.

Латтке смешал горячую воду с холодной. Рядом с ним под уже отрегулированной струей кряхтели по очереди то бригадир, то Антек. Один раз Латтке пришлось пулей выскочить из кабины, когда его обдали ледяной водой, а другой раз — настоящим кипятком. Потом он ощутил равномерно теплую струю. Латтке почувствовал, как расслабились его мышцы и кровь быстрее побежала в жилах. Он закрыл глаза, поднял руки и представил себе, что сидит дома за столом. Дедушка крошил хлеб в суп, бабушка что-то помешивала в миске. Пахло хвоей и пирогами. Он представил себе также, как прохаживается по низенькой комнате деревенского кабачка, тем самым выведя хозяина из душевного равновесия. И сразу картинка — он ходит кругами по комнате. И последнее, что ему привиделось, — вот он стоит в лунном свете на замерзшем мельничном пруду, рядом какая-то девушка. Он даже не знает, кто она такая. Но исходящие от нее приятные запахи уже были знакомы ему раньше.

Когда он опустил руки, земля вдруг задрожала. Видимо, заявила о себе горючая смесь. Ядовито-желтой массой она выплеснулась на горящую древесную шерсть, которую тотчас заволокло дымом, из которого пробилось поначалу темно-красное ленивое пламя, перешедшее в светлое, прямое, как свеча, а затем вся масса понеслась вспять; прорвало газовые каналы там, где они не выдержали. Разрушительная сила вскоре устремилась наверх, к генератору. И тогда Латтке показалось, что она вот-вот настигнет его самого. Он увидел широко расставленные ноги бригадира и Антека. Иного спасения, кроме бегства, у него не было. Обогнув котельную, он бросился в заиндевевший от мороза кустарник. Он бежал в направлении леса, подальше от поселка, прочь от того, что называлось стекольным заводом, а для него было местом ужаса.

Убежал я недалеко, рассказывает Латтке и оглядывается в поисках того места, где сидел тогда скрючившись на земле. Ему кажется, что не все было именно так. Куст, дерево, просека — их больше нет. Наверное, на их месте сейчас другие кусты, деревья и просеки. Неизменным осталось лишь ощущение опасности там, в чужой местности, которая держит тебя, беззащитного, в своей власти. И еще жуткий страх от сознания бессмысленности поиска спасения.

Он незаметно вернулся на завод. Во дворе никого не было. Душ был свободен. Даже все шорохи вокруг смолкли. Латтке взял свои вещи и, не переставая дрожать, стал одеваться. Он знал, где найти Антека и бригадира. Они работали, несмотря на огромную усталость. Они стояли возле печи, когда старик поднес к горелке хрустящий пучок. Один только Антек отскочил в сторону. Высоко подпрыгивая, он исполнил своего рода ритуальный танец, сопровождая его немецкими и польскими заклинаниями… Он скрежетал зубами, закатывал глаза, порывался что-то петь. Глядя на него, право, было не до смеха.