Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Да, так, пожалуй, и было. Властью не делятся: она или есть или нет. И поэтому он предпочел не раскрыться, до конца сохранив ее только себе, а как понял, что обречен, порешил отомстить смерти тем, что воскреснет — в том, кто будет таким же, как он, и когда-нибудь сможет услышать долгий сон ожидающей власти, распознать ее в груде камней и прицелиться заступом, выкопать всю, целиком, без ущерба и порчи, а потом понести на себе все в ту же мечту. Так что он был обязан оставить свой знак. Знак почти что невидный, но такой, что не стерся б ни ветром, ни тлением и не рекой…

Но искать его Казгери пришлось целых пять лет — с передышками на зиму и раздумья, которые были хуже, труднее, теснее любых из известных работ, потому что всегда замыкались досадой обмана и внезапным, слепым тупиком. Тупиком из неверия. Казгери давно бы все бросил, кабы не упрямый, настойчивый дар подмечать даже самую ловкую ложь. И потому он терпел и трудился, перерыв для начала все склепы один за другим (перерыв их буквально по пяди, а затем, чтобы не наследить, так же точно, по пяди, засыпав обратно), потом — круговые подступы к ним, каждую толщу камней (здесь он просто их все перебрал, незаметно меняя местами с ровной пустошью в складках столетней пыли), каждый холмик своей же тревоги, беспорядочно рыскавшей по островку, отчего тот ему стал почти ненавистен, почти глух к его пяткам и совсем безразличен к чутью.

Как-то раз, подстегнутый летом, Казгери вдруг наткнулся на солнечный луч и, пронзенный догадкой, крепко смежил глаза. Захотелось взвизгнуть от счастья. Он и взвизгнул, но только душой, пустив в воздух лишь вздох облегчения. Изнывая от радости, день напролет просидел, словно сторож, на берегу, изучая молчание склепов. Время от времени он всплескивал руками и принимался шагать туда и назад по границе бурлящей воды. Наконец, он дождался заката, перешел опостылевший брод и вдоль поперек стал мерить шагами пространство вечернего света. А когда солнце скрылось в лесу, он вернулся домой, проглотил впопыхах, не увидев, еду и, как в омут, нырнул в торжествующий сон.

Он проснулся еще до рассвета, в мгновение ока оделся и, доверившись памяти ног, пересек еще черную ленту воды и прыжками взобрался на остров. Солнце вышло сперва ободком, потом выросло в красный, подстегнутый радугой месяц, обратилось в оранжевый круг и упало всей мощью на чело скалы за рекой. Он провел там все утро, следя за лучом, как он медленно движется от аула к волне, зажигает ее, а потом начинает проворно скользить по камням, подбираясь к шести белым склепам. Проверив к полудню все то, что хотел, Казгери рассчитал, что копать начнет завтра: на сегодня проделал достаточно. И вправду, он очень устал: почему-то болела спина и смолою слипались глаза. Видно, радость была не из легких.

Он копал точно там, где и должен был прятаться след, неподатливый прихоти случая, очевидный и вместе невидимый и свободный всецело от множества лет. Он копал точно там, куда не заглядывал солнечный луч, заслоненный спиною горы, обходил ее долго, как вечность, а потом, ближе к сумеркам, успевал только чиркнуть последним теплом по приступью покрытого мхом и камнями глубокого лежбища тайны.

С той поры Казгери ходил туда каждый день, на часок — на другой, но не больше, потому что боялся спугнуть шаловливую близкой победой удачу. Если б кто за ним подсмотрел, то подумал бы, он ковыряет в земле, охотясь привычно на змей, собирая улиток. В самом деле, ему приходилось их в том убеждать, доставляя с собою гадюку да в придачу десяток закрученных в узел скорлуп. Ничего, скоро он всем покажет… То есть, конечно, не покажет он им ничего: власть, когда она есть, не нуждается в том, чтоб ее выставлять напоказ, как новую шапку. Власти достаточно знать, что она здесь владыка. А обжиться, она — обживется везде… Предвкушая ее приближенье, Казгери ощущал почти что озноб — так его будоражила эта надменная сила. С нею было возможно презреть все преграды, кроме, пожалуй, себя самого, но с собой-то уладить всякую распрю дешевле… Власть — это то, с чем можно остановиться, вдыхая в себя торжество. А без власти — сплошная за нею погоня…

С копкой важно было покончить до осени, до холодов. Дело, правда, шло даже быстрее. Восхищаясь придумкой того, кто когда-то здесь был Казгери, он твердил про себя в сотый раз (но мысль ему нравилась, не надоедала): это ж надо додуматься — заручиться поддержкою солнца. Все равно что поддеть его на крючок и исправно вести с того света на леске из собственной воли сквозь года и века в неназначенный час, когда кто-то, как ты, приглядится, приценится, сверит чутьем и поймет наконец, где ты спрятал свою неумершую душу. Задумка была хоть куда — связать по дуге, словно ниткой из света, каждодневность восточной зари и закат, а потом рассчитать пятачок слепоты, куда солнце почти и не смотрит, а значит, никто никогда не построит там дом, не разложит ночлег, не задержится пристальным взглядом…