Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Отыскали его только ближе к ночи…

V

Впервые это случилось с ним еще в Фидаркау. Точнее, не в самом ауле, а в близлежащем лесу, куда он забрался, чтоб попугать куропаток. Ружья ему покуда не доверяли, а стащить его у отца он не всегда и решался. Лес там был темный, пригожий, густой, и, коли быстро бежать по тропе, — совсем и не холодно, пусть тебе всего-то от роду одиннадцать лет с небольшим. А когда тебе так вот резво и весело, когда ноги проворнее собственных глаз, то ничуть и не страшно. Чего тут бояться, если каждая тварь в лесу, угадав в тебе человека, бросается в панике прочь…

Уже тогда Казгери был стойко и преданно рад тому, что удачлив. Во-первых, родился он человеком, а не каким-то там кабаном, медведем, пичугой или, еще того хуже, прыщавой лягушкой-квакушкой: на любого из них и даже всех вместе хватило б одного-единственного ружья да щепотки пороху, не говоря о том, что под их нерадивость можно было приспособить капкан, сочинить ловушку или обустроить незатейливую западню (что до лягушки — на ту хватило б и камня, только кому она, к черту, нужна!) Нет, быть человеком куда как сподручней. Где сыщешь такого зверюгу, чтоб был всех сильнее, хитрей да еще уплетал все подряд, включая огонь, на котором зажарит, спечет и отварит и мясо, и рыбу, похлебку, коренья, и душистое пиво, и араку…

Во-вторых, Казгери был удачлив вдвойне, потрму что — пронырлив и быстр и умел, как никто из подростков, подмечать даже то, чего не могли углядеть глаза взрослых, включая Цоцко и отца, а уж эти-то двое мастаки были просто на славу. Но в способности чуять ложь там, где, казалось, ее отродясь не бывало, где она только-только пускала ростки, обособилась крошечной спорой, да покамест сама не сознала, Казгери равных не было. Он ловил ее первым же взглядом, движением, первым словом, даже если не до конца понимал его смысл. Он ловил обман там, где тот только готовился, зрел, оставаясь покуда неведом для того, кто его совершит. Это было как дар, дар предвиденья, это было как дедовы старые кости, когда их заломит под вечер, предвещая наутро им дождь.

Казгери не на шутку был горд этим даром: тот ни разу его не подвел. Но еще потому, что, когда дар старался, он делал его будто сразу взрослее отца и Цоцко, взрослее упрямого, грозного старца и почти что ровесником бабки, испуганной пленницы, убежавшей от них на заре год назад. Никто из домашних тогда ничего такого не ждал, а он вот, Казгери, прозорливо почувствовал, что старуха обманет, еще за полгода, зимой, когда бабка вдруг стала ловчить и коверкаться в шепоте взглядом, скрывая его глухоту. С той холодной зимы взгляд ее слышал лишь смерть. Казгери слышал правду. Она ему подсказала, что бабка уйдет. Новость эта была без искринки — скучна. Все равно что паук в паутине. Обменять ее было не на что. Так, увы, с Казгери случалось не раз…

Было много такого, чем он мог бы похвастаться, кабы точно не знал: проку будет лишь миг, а ущерба — на целые годы. Иногда поделиться чем-то с другими равносильно было тому, чтобы предупредить загодя вора о том, что тебе все известно о краже. Гораздо умнее дождаться, когда он ее сочинит, решится затем совершить, потом подсмотреть, куда вор упрячет добро, улучить преспокойно момент и, как наградой, завладеть разом тем, что ты даже не крал, зато вычислил влет, как охотник добычу.

Больше многих скрывала, конечно, Роксана, но ему пока с ней не везло: даже с такими ногами, как у него, было никак не угнаться за лучшим конем, на котором она им лгала. Когда-нибудь Казгери непременно обличит и ее. Но это не значит, что он выдаст ее кому-то другому: все будет зависеть лишь от цены.

Роксана умна и красива, будет жаль продавать ее тайны кому-то еще, а не ей же самой.

Однако больше всех остальных вместе взятых прятал, пожалуй, Цоцко. Вот кого он боялся!.. Казгери и не знал, стоит ли рисковать и вынюхивать то, от чего пострадать можно раньше еще, чем нажиться… Вопрос только в том, как суметь удержаться…

И совсем уж, признаться, смешные загадки собирал его же отец, добровольно (разве что тише) деля их, как нары, пополам с его мачехой: они просто пытались иметь свой карман, да пошире, потуже, быть может, набитый, чем то виделось всей их родне. В данном случае лучше было не только молчать, но и по мере уменья пресекать любые о них подозрения. Потому что — зачем подставлять то добро, которое рано ли, поздно (а скорее всего — так когда ему просто наскучит терпеть), но — будет его, Казгери, достояньем. Старший брат был не в счет. Старший брат был лишь старше годами и, пожалуй, покрепче рукой, только это как раз ничего не меняло. С такими задатками легче пни корчевать да на пашне с сохой тужиться, а вот чтобы арканы да петли повязывать — тут нужно другое: чутье. Да, старший брат был не в счет: он был ровно как все… За это его Казгери и ценил. За это и был он судьбе благодарен.