Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Но когда они там оказались, все вышло не так, как за них загадал человек: тур действительно ждал у обрыва и, завидев Тотраза, призывно заблеял, однако охотник, для верности легши себе на живот, все не мог хорошенько прицелиться, сбитый с толку лучом, звеневшим в глазах, отражаясь от блеска ствола. Понимая, что солнце вот-вот ослепит, он нажал на курок, однако взамен не услышал тупого удара, заключив, что промазал. Полоснув по ущелью раскатом, выстрел тут же рассыпался в прах. Тур не шелохнулся. Передернув затвор впопыхах и надвинув шапку пониже, Тотраз попытал удачу опять, но, едва он прицелился снова, тур исчез, оставив глазам человека лицезреть лишь выщерб скалы. Было слышно, как он катится вниз по скале, стуча по камням рогами.

Подбежав к краю обрыва, Тотраз увидал строптивца-козла в двухстах шагах от себя. Тот мирно пощипывал травку, точно знал, что теперь человеку в него не попасть. Тотраз и не стал расходовать порох, рассудив, что негоже превращать неудачу в досаду на глазах у того, кто сегодня тебя одолел. Это особенно привлекало в охоте: способность признать за животным хитрость, ум и готовность к проделке. Так рождался азарт, в сравнении с которым цель добыть пропитание выстрелом казалась скучной рутиной, поддаваться которой означало безбожно обкрадывать лес — и себя — на ощущенье достоинства.

Но и сегодня, едва охотник убедился, что тур опять его ждет, все повторилось отнюдь не так, как видел Тотраз всю неделю в своем разгоряченном воображении. Стоило им подняться по тропе к пятачку на скале, а потом застыть там друг против друга, как он понял вдруг, что козел отказался от схватки и утомительные минуты погони были всего лишь притворством, прикрытием, за которым был спрятан некий важный и целостный смысл. Угадать его сразу Тотраз не сумел. Тур глядел на него в упор, словно за что-то его укоряя, за что-то даже мстя — упрямым своим недвижением, каким-то глубоким презрением, исходившим от всей его позы. И даже когда человек осторожно прицелился, тур лишь боднул рогом воздушную рябь и направился прямо к нему. От неожиданности Тотраз сплоховал: пуля чиркнула по рогам с неприятным, жалобным звуком, животное покачнулось, но смогло устоять на ногах. Пока охотник перезаряжал заевшее вдруг ружье, тур мог успеть дважды скрыться, но отчего-то не захотел, вместо этого еще больше приблизился к человеку. Тотраз не сводил с него беспокойных, растерянных глаз. Он уже различал на рогах след пули, похожий на расщеп витой ветки граба. Выстрелив вторично, увидел, как тур вскинулся, нырнул мордой вниз и упал, оставшись лежать без движения — так же точно, как до того стоял у обрыва, словно поменял отвесность пространства на более надежную равнинность земли. Из маленького отверстия в белой шерсти сочилась струйка крови. Кабы не она, было б непросто поверить, что тур в самом деле убит, — настолько странной казалась его стремительная смерть, не успевшая отметиться ни глотком последнего вдоха, ни агонией подогнутых копыт.

Склонившись над ним, Тотраз не сразу заставил себя освежевать его тушу. Кровь быстро свернулась, покрывшись блеклой пленкой конца. На вершине скалы было холодно, и у Тотраза плохо слушались пальцы, пока он неловко, раня теплую смерть, работал ножом.

Спустившись вниз с обернутой в шкуру тушей, он устало подумал, что день сегодня выдался хлопотный, но объяснять себе мысль он не стал. Несомненно было одно: лес, который он так любил, который так понимал, так безошибочно чувствовал, вдруг сделался для него неуютен и чужд. Все вроде бы было как прежде: те же деревья, та же тропа, тот же воздух, те же ручьи, те же тени. Но сейчас за ними как будто ничего не стояло, кроме таких же деревьев, тех же теней, троп, воздуха, тех же желтых колец и уключин высокого света над головой, и даже птицы, казалось, немного осипли и как-то вмиг поглупели. Однако еще удивительнее было навязчивое ощущение того, что отныне этот лес ему принадлежит всецело, он в нем сегодня хозяин, ибо только хозяин может так безоглядно не верить, что в его закромах есть все, кроме тайн. Только хозяин может пресытиться этим настолько, что заскучает вдруг от того, что не может придумать, как назавтра еще и зачем приумножить достаток. Только тот, кто богат, знает точно, чего не хватает богатству: малой толики бедности…

Осерчав на себя за подобные думы, Тотраз сделал привал. Разводить огонь не хотелось: пустоту все равно не согреешь, а дарить время костру, когда так спешишь обратно домой, было тоже не слишком разумно. Перетерпев полчаса сидя на корточках в исцарапанной птицами тишине, он снова поднялся и взвалил на себя то, что утром еще было его наваждением, целью, непокорным соперником и надеждой победы, а теперь вот лежало у него на плечах дохлой козлятиной.