Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

Последние слова не дошли до его сознания. Миновав улицу Снядецких, они вышли на площадь как раз перед политехническим институтом. После возвращения из-за границы Уриашевич не раз проходил мимо сгоревшего здания своего бывшего института. Но сейчас его начали восстанавливать. Там и сям развалины были опоясаны лесами.

— А я и не знал, — прошептал он.

— Чего?

— Да вот! — показал он пальцем. — Восстанавливают!

Он поискал глазами Степчинскую. Она стояла сзади.

— Заглянемте туда на минутку, — попросил он. — Ладно?

Они вошли внутрь, поднялись в актовый зал, потом этажом выше, еще выше, где по лестнице, где по настилу, зашли в одну аудиторию, в другую, спустились во внутренний двор и завернули в другой корпус. Тот стоял чистенький, уже оштукатуренный, не то что главное здание, где только еще приступили к разборке кирпичного лома. Она вспомнила, что Анджей здесь учился.

— Воспоминания? — спросила она без особого интереса.

Да, воспоминания. Относящиеся к давно минувшим дням и недавнему прошлому, когда после падения Мокотова впервые увидел он на месте своего института пепелище. Но не только воспоминания. Наводило это и на некоторые размышления.

— Всё! — произнес он. — Всё.

Они снова оказались во дворе.

— А теперь еще вот сюда, — предложил он и, не дожидаясь ее согласия, направился к другому зданию во дворе. — Сюда — и конец!

По дощатому настилу вскарабкались они на второй этаж и завернули в первую же аудиторию. Она тоже была отремонтирована. Они остановились у окна.

— Вы чего такой хмурый? — спросила она.

Анджей заставил себя улыбнуться.

— Завидую я вам! И жизнь у вас нормальная, и возможность учиться есть, и дороги все перед вами открыты, — стал перечислять он.

— Хватит, хватит! — нетерпеливо перебила она. — Все это для меня ровно никакого значения не имеет!

Уже трижды слышал от нее Анджей эти слова, произносимые по разному поводу. Он вспомнил вчерашний разговор с Венчевским и то, что раньше Степчинская говорила ему о загранице, и заметил не без иронии:

— А что-нибудь имеет для вас значение?

— Имеет.

— Что?

— Не что, а кто, — поправила она его.

— Ну, кто?

Она нагнулась, подняла с пола обгоревшую щепку и тщательно вывела на стене:

— Вы.

Некоторое время они смотрели друг на друга. У нее дрожали губы, глаза подернулись влагой. Наконец Анджей шагнул к ней. Но она ускользнула от него. Только каблуки дробно застучали по заменявшему лестницу настилу из досок. Он устремился за ней. Она остановилась во дворе спиной к стене и развела руками.

— Видите, что вы наделали.

Оба позабыли, что собирались за город. Покинув двор политехнического института, они набрели на кафе и совершенно машинально туда завернули.

— Вот видите! — с сокрушением повторила она несколько раз. — Вот видите!

В возгласе ее слышались словно и грусть и удивление по поводу того, что произошло в ее жизни и чего Уриашевич до сих пор не заметил. Но оказалось, что произошло это совсем недавно.

— Когда вы сказали тогда про спектакль, я убить вас была готова, а потом как-то само собой все вдруг переменилось. И сейчас я просто не понимаю, что со мной…

— А когда-нибудь уже так бывало?

— Так — еще никогда! — с беспокойством призналась она.

Он наклонился к ней. И Степчинская услышала то, что отчасти ей было уже известно. Об огромном впечатлении, какое она на него произвела с первого взгляда, и о том, что он должен уехать. Она все следила за его руками, которые он то разжимал, то сжимал.

— Если бы я хоть знала, где вы будете, — вздохнула она.

Анджей задумался. Сказать ей, почему он уезжает, нельзя. В этом он никому не имел права признаться. Про Оликсну тоже лучше не говорить. Даже ей! Наверняка вообразит, будто он покидает родину, прельстясь заграницей. Какие доводы ни приводи в оправдание своего шага, она, несомненно, истолкует его именно так. А истолковав так, снова будет рваться отсюда. К чему это? Единственное, что он может сделать для нее, — это не смущать ее покой, такое у него было чувство. Тем более накануне выступлений, которые, надо полагать, ее успокоят, и она перестанет метаться. А главное, было еще одно соображение: он просто был не в силах сказать Степчинской про картину, про Оликсну, — посвятить ее в свои планы. Ему казалось, что он держит слово, но одновременно и чувствовал: в ее глазах это не сделает ему чести.

— Сплошные тайны! Ну что ж, — сказала она, видя, что Уриашевич мнется. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом.