Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

Она передала собравшимся (в основном это дети окрестной бедноты) просьбу мельника и, воздержавшись от собственного суждения, удалилась. Ребята отказались играть у мельника.

Такие порядки и право самостоятельно принимать решения — особенность не только нашей, но и всех подобных школ. Вчера обсуждались вопросы второстепенные — о чистоте в помещении, во дворе и парке. Приняли соответствующую резолюцию. Вел собрание Бронислав Кулицкий, председатель совета, парень лет семнадцати, сын того батрака, которого убили, когда они с Томчинским отстаивали деревья в парке. Мы участия в прениях не принимали. Педагоги присутствуют на заседаниях на правах гостей.

Собрание мы обсудили с директором, как и уроки, на которых я присутствовал. Он объяснял мне, чему учит ребят самоуправление и как помогает исправить веками сложившуюся историческую несправедливость. А такое самоуправление, как у нас, в сотнях школ, не только сельскохозяйственных, но и других. Потом директор поинтересовался, какого я мнения об этом. Разговор зашел о деревне. Я сказал, что мне нравится здесь. Что особенно тишина и покой мне по душе. И в этом смысле ожидания мои оправдались. Он не перебивал меня. Я сам замолчал: почувствовал, что мои слова его раздражают.

Сейчас вечер. Пишу я, сидя у открытого окна, и думаю, что вот всего неделя как приехал, а кажется, будто прошла целая вечность. И причиной тому школа. Она целиком поглощает человека. О своих делах и хлопотах, которые отравляли мне жизнь в Варшаве, вспоминаю теперь с неприятным чувством, но, кстати, они и тут, в Ежовой Воле, не оставляют меня в покое, требуя, так сказать, твердых дальнейших шагов. Но я со дня на день их откладываю, хотя понимаю, что это не выход из положения. Как вы можете заключить из моего письма, я с головой ушел в школьные дела, потому и пишу с таким запозданием…»

На этом месте Анджея вдруг охватило беспокойство. Он стал перечитывать письмо. Одна, две, три страницы — и все о школе. Он закрыл глаза и постарался представить себе Степчинскую.

— Такое послание навряд ли ее заинтересует, — прошептал он.

Это навело его на мысль закончить первую страничку иначе, а остальные, про школу, адресовать Климонтовой: все равно надо ей написать.

Узнавать про дорогу не пришлось. Случайно Анджей услышал в школе, что деревня между Мостниками и Ежовой Волей, которую он проезжал, и есть Струмень. И как-то после обеда наконец выбрался туда. Найти деревню и костел труда не составляло. Возле костела он приостановился, отыскивая дом ксендза. И тут в двух шагах от костела за забором, увитым диким виноградом, обнаружил маленький домик. Отворив калитку, Анджей увидел деревенских баб, сбившихся в кучу вокруг тучного пожилого ксендза; при виде постороннего тот замолчал.

— Виноват, у меня письмо к вам, — сказал Анджей.

— От кого?

— Вы ксендз Спос?

— А сами вы кто?

— Я? — Анджей поколебался немного и, понизив голос, сказал: — Я от ксендза Завичинского.

— Из Варшавы? — спросил ксендз недоверчиво. — Давайте письмо!

Он ухватил его толстыми пальцами и вскрыл, не спуская глаз с Анджея. Наконец достал сложенный вчетверо листок и стал читать. Женщины, смотревшие на Анджея, тоже уставились на бумагу. Прочтя письмо, ксендз смягчился.

— Здравствуйте! — Он протянул Уриашевичу руку. — Простите, что отнесся к вам с недоверием. Такое уж время, что в каждом или представителя власти подозреваешь, или кого похуже. Идемте в дом.

Но перед тем обернулся к женщинам и, сдвинув брови, сказал многозначительно, не повышая голоса:

— Обо мне не беспокойтесь; да свершится его святая воля. Оставайтесь с богом!

Но они не двинулись с места. А стоявшая поближе сморщенная, сгорбленная старушонка выкрикнула со злобой:

— Оставайтесь, оставайтесь, а пана ксендза возьмут и заберут. Вот и останемся не с богом, а с этими дьяволами!

— Не богохульствуйте, — мягко возразил ксендз.

— Все хуже и хуже с каждым годом, — не унималась старуха. — Видно, господь совсем забыл о нас.

— Не богохульствуйте, — повторил ксендз. — И грешно это и глупо. Или вы думаете, у господа других забот нет, кроме нашей Польши! — и, положив старушке руку на плечо, сказал, смягчившись: — Молиться приходите почаще да следите, чтобы все в деревне костел не забывали, тогда не заберут меня.

В ответ послышался голос другой женщины — дородной и опрятно, добротно одетой:

— Уж коли начали пастырей забирать, так и всех до единого позабирают. Подчистую! На Поморье, в Силезии, в Познанском воеводстве всех забрали и угнали невесть куда. В Варшаве одна женщина говорила нашей деревенской, которая на базар туда ездит.