Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Как дела? — оборачиваясь, спрашивал боцман время от времени.

— Ничего, — отвечал Уриашевич.

Им было не до разговоров: Чечуга вел наблюдение, стоя на носу, Уриашевич правил. Повторяемые, сводящиеся к одним и тем же приемам действия их, хотя и однообразные, целиком поглощали внимание.

— Право на борт! Круче!

Их обдало водой. Не в первый и не в последний раз! Болели глаза. Руки одеревенели. Зуб на зуб не попадал.

«И куда этот чертов буй подевался?» — ругался про себя Уриашевич, но на сакраментальный вопрос боцмана отвечал неизменно:

— Ничего, помаленьку!

Приходилось постоянно напрягать слух. Сквозь шум волн, вой ветра, тарахтенье мотора до них долетало гудение буя. Но ориентироваться по нему было невозможно. Едва уловишь, откуда доносится звук, как он уже тонет в общем гуле. И надолго пропадает. Потом слышится опять. И снова смолкает. То с севера долетит, то с юга, то вдруг, неизвестно почему, с востока. То кажется совсем рядом гудит, то очень далеко. За секунду звук словно огромное расстояние проделывает: только что вблизи слышался и вот уже унесся вдаль или наоборот. А это волна на била и на колокол обрушивается, заливая их или стекая, и приглушает звук.

— Вон там, — отнимая приставленную к уху ладонь, показал Уриашевич.

— Лево руля, — скомандовал Чечуга.

И они снова прислушались.

— Левей! Круче влево забирай! Еще круче!

— Опять не слышно ничего! Вот шут его дери! — нервничал Уриашевич.

Вдруг справа на траверзе увидели они буй: бочкообразный, похожий, как близнец, на тот, другой, раскачивался он, точно маятник, в тумане. Фонарь едва мерцал сквозь толстый слой стекающей воды. По той же причине, хотя била с невероятной силой ударяли по колоколу, звук раздавался глухой, стонущий, как со дна морского.

— Осторожно! — крикнул Чечуга. — Тише! Тише!

Они летели к бую, он — на них. Теперь требовались величайшее внимание, хладнокровие, готовность к любым неожиданностям. Дотянуться багром до одного из рымов — колец, приваренных по бокам буя; притянуть его, удержать и продеть канат в рым, не столкнувшись, было немыслимо. Но лишь бы столкновение не вышло слишком сильным. И не в лоб, а под некоторым углом.

— Прямо держи! Прямо!

Ударь буй по борту, он запросто мог перевернуть моторку. И в щепки разнести ее. Тут важно было и расстояние между ними, и положение относительно друг друга, и угол наклона, и сила волны, а все это менялось поминутно. Не облегчали положения и хлеставшая в лицо вода, туман, который то редел, то сгущался, звон — теперь он был совсем рядом, и от него раскалывалась голова. К тому же буй бросало из стороны в сторону, — невозможно предусмотреть, куда его понесет: он ведь не на якоре.

— Вот собака! — бранился Уриашевич.

Чечуга только крепче стискивал зубы. Из-под насупленных бровей глаз почти не видно. Раз десять, казалось, вот-вот достанет багром, но буй ускользал. Легкий, внезапный скачок в сторону, и он опять недосягаем. Багор только скользит со скрежетом по обшивке. Ткнется, царапнет, но безрезультатно. Чечуга совсем из сил выбился. Вдруг буй, резко накренясь, выбил багор у него из рук. Анджей успел его подхватить, и они поменялись с боцманом местами. Но проку было мало. То и дело верхушка буя погружалась в воду, и на поверхность выныривал огромный, круглый зад с напоминавшим хвост крюком, к которому крепится цепь.

— У, чтоб тебя! — изливал в кратком этом восклицании свою ярость Уриашевич после очередной неудачи.

Впечатление, будто перед тобой живое существо, — а в бурю в открытом море это нетрудно себе вообразить, — от усталости еще усиливалось, укреплялось. И Уриашевич с ожесточением наблюдал за неуклюжими, но словно бы преднамеренными движениями этого страшилища. Ни дать ни взять — пьяный, от которого лучше держаться подальше. Раза два рым промелькнул прямо над головой. Верхушка буя зловеще накренилась, но, к счастью, прошла за бортом.

— По башке огреет, и готов! — испугался Чечуга за Уриашевича, который стоял к борту ближе.

— Что за черт?! — недоумевал Анджей, теряя терпение.

Чечуга самую малость до рыма не дотягивался, а он — на добрых полметра. Уж лучше бы на своем месте оставаться. И он снова сел за руль, а Чечуга, расставив ноги, встал на носу. Они то сближались с буем, то расходились. И так много раз. Чечуга прицелился наконец багром: ноги точно приварены к днищу, корпус изогнут, как стальная пружина. Но буй еще раз вышиб у него багор.

— Держи! Держи его! — закричал боцман.