Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Милости просим! — послышался слабый, дрожащий старческий голос. — Пожалуйте к нам!

Анджей глянул вправо из ворот. С этой стороны стена была разрушена на всем протяжении. Кое-где торчали только камни, на которые можно было разве что присесть. Зато благодаря этому образовалось словно огромное, обращенное к морю окно. Основание его составлял едва выступавший над землей каменный фундамент замковой стены, а боковинами служили с одной стороны — башня, с другой — стена с арками, напротив ворот. Только сверху окно оставалось незамкнуто. Вид открывался отсюда такой же, как с вершины горы. Но благодаря этому обрамлению, этим обозначенным границам был он еще восхитительней. Бескрайний простор!

Посмотрев налево, Анджей увидел старика, который его окликнул. Высокий, в сандалиях, на голове — завязанный с четырех концов узелками носовой платок для защиты от солнца. Анджей подошел поближе. И тогда заметил второго человека: им оказалась заведующая детским домом Лещинская, которая осаждала сегодня Биркута. Она была занята тем же, что и ее сотоварищ: обирала гусениц с чахлых побегов дикого винограда и вьющейся розы, росших среди развалин.

— Пожалуйте к нам! Присоединяйтесь! — повторил старик свое приглашение.

И жест в сторону особенно чахлых и пожелтелых листьев указывал на то, что приглашение продиктовано не просто вежливостью. И не одним гостеприимством.

— Здесь что, такая плата за вход? — пошутил Анджей.

— Вот именно!

Затем последовал обычный в таких случаях вопрос. Задал его старик.

— Позвольте узнать, а давно вы в Оликсне? Что-то не припомню вашего лица.

Удовлетворив его любопытство, Уриашевич, в свою очередь, обратился к Лещинской и сказал, что видел ее сегодня: был свидетелем их разговора с Биркутом.

— Капитан уже побывал у меня после этого, — сообщила она.

— Как? — удивился Анджей. — Когда же он успел?

— Да вот успел, — ответила она. — У него всегда припрятана свободная минутка на всякий пожарный случай.

— А вы уже освоились здесь?

Оказалось, что это отец и дочь. Уже два года, как они в Оликсне. Она сначала работала в отделе здравоохранения, а несколько месяцев назад ее назначили заведующей вновь организованного детского дома. Отец — у дочери на иждивении.

— А откуда вы сами?

— Из Варшавы.

— Я тоже, — заметил Уриашевич. — До конца восстания там был.

В этом смысле судьбы у них были сходные. Однако немного поговорили они и о различиях в этой общей их доле. Потом представились друг другу. Обошлись без рукопожатий: руки были липкие от гусениц.

— Уриашевич? — напрягая память, наморщила лоб Лещинская. — Знакомая фамилия.

С минуту она стояла неподвижно, соображая, откуда она ее может знать.

— А не встречалась ты в обществе с двумя барышнями из этой семьи? — подсказал старик.

— Не с Вандой ли случайно и с Тосей? — вставил Анджей.

Так оно и было. Посыпались вопросы.

— Что они поделывают?

— Да так, прозябают.

— Как поживают?

— Помаленьку.

Разговор о паннах Уриашевич был исчерпан через какую-нибудь минуту, это стало ясно всем троим. Лещинская перевела разговор на другую тему.

От нее Уриашевич узнал, что замок, среди руин которого он находится, славянского происхождения. И относится он к той поре, когда Западным Поморьем владели еще польские князья — из дома Пястов. Впрочем, было это не так уж и давно, ведь князь Богуслав XIV из рода Грифитов, последний представитель этого дома, скончался в первой четверти семнадцатого века. Резиденцией его бывала также и Оликсна.

— Очень красиво здесь, — говорила Лещинская. — Только слишком голо и дико будет, если розы и виноград зачахнут.

— В прошлом году они уже было выправились, — посетовал старик. — Это в войну их забросили совсем. Никто не следил, не поливал, землю не унавоживал. — Он окинул взглядом зелень среди камней. — За каждое наше усилие они сторицей воздают!

— Лучше места, чтобы собираться на вольном воздухе, для детей и не сыщешь, — сказала дочь. — Например, в праздник можно устроить вечером костер. Не сравнить с поляной в лесу.

— Еще бы, — подтвердил Анджей.

— Вот вам и случай с историей этого края познакомиться, — прибавил старик. — И видом полюбоваться красивым.

С арок и сводов, которые, казалось, дышали, точно живые, — это ветер чуть колыхал покрывающий их зеленый полог, — перевели они взгляд на море, туда, где в голубовато-фиолетовой дали воедино сливались в свете угасающего дня вода и воздух.