Рене Карлино - Милая [litres]

Люблю тебя навсегда,

Проклиная свою мать, я открыла письмо, адресованное мне.

Любимая,

Я знаю, однажды ты начнешь задавать вопросы, поэтому я пишу тебе это письмо от всего сердца. Мы с твоей матерью никогда не хотели, чтобы тебе казалось, будто наш брак разрушился из-за тебя, поэтому мы предпочли подождать и не рассказывать тебе об этом. Наша любовь была глубокой и взаимной, но мы поняли, что хотим в жизни разного. Мы надеемся, что ты поймешь наше решение. Мы любим тебя больше всего на свете, Миа, и любим друг друга, и будем любить всегда, потому что у нас обоих есть ты. Эти кольца и серьги принадлежат тебе как память о любви твоих родителей.

Со всей моей любовью,

Когда я закончила читать письмо, у меня раскалывалась голова, а блузка промокла от слез. Я почувствовала тепло, оттого что Марта обнимала меня. Я не заметила, как она вошла, но она поняла, что я страдаю. Она долго держала меня в своих объятиях, не говоря ни слова. Я поняла, что это был выбор моей матери, а не ее родителей. Дело не в том, что мой отец был неверен, а в том, что они были слишком разными, и моя мать не захотела так жить.

– Как я смогу простить ее? – прошептала я.

– Ты не обязана прощать ее, ты не Иисус Христос. Твоя мама до сих пор пытается понять, кем она была, когда познакомилась с твоим папой. Она не сделала ничего плохого, она только старалась защитить тебя. Твои родители очень любили тебя, но твоя мама была здесь несчастлива, – мягко сказала она.

– Я такая же, как она, вот почему я не могу быть счастливой. Я точно такая же, как мама, а здесь я живу жизнью отца, – пробормотала я сквозь рыдания.

– Да, ты такая же, как она, но не точно такая же. Ты следишь за моей мыслью? – Я подумала, что понимаю смысл ее слов, но, покачав головой, стала ждать объяснений. – В тебе соединились твоя мать и твой отец. Ты унаследовала их опыт, их страхи и любовь, которую ты ощущаешь в себе. Ты – это твое достоинство, твой талант и твоя страсть. Ты – это твоя боль, твоя радость и твои фантазии. Ты – это я, и Шейл, и Дженни, и Уилл, каждый человек, который трогает твою душу… но самое главное то, что ты – это ты, та, которой ты мечтаешь стать. – Она посмотрела на меня, изогнув брови.

– Да, – прошептала я. – Видимо, я все еще пытаюсь постичь свою мечту.

– Просто помни о том, что я сказала тебе, слушай свою душу. То, что я вижу в тебе, очень отличается, оттого что я видела в твоей матери двадцать пять лет тому назад. Твое место здесь, Миа.

Мне показалось, я целый час просидела в обнимку с Мартой. Когда она наконец ушла, я постучалась в дверь Уилла. Он открыл и прислонился к дверному проему, сочувственно глядя на меня. На нем были черные джинсы и желтая майка с надписью «Все классно». Я пожалела, что не чувствую того же самого.

– Привет, – прошептал он. Мне хотелось упасть ему в объятия, но я удержалась.

– Прости, что прогнала тебя. Просто я кое-что узнала о своих родителях и… это было тяжело.

Разжав скрещенные руки, он сделал шаг ко мне, но я отступила назад. Видя мою реакцию, он в замешательстве остановился, опустил глаза и долго смотрел вниз, а потом, подняв голову, снова встретился со мной взглядом и кивком указал на входную дверь.

– Пойдем со мной?

– Мне нужно вернуться в кафе.

– Дженни подменит тебя. Я играю на фестивале струнных инструментов, который организовала Шейл. Пойдем. Устроим тебе сеанс музыкальной терапии, – сказал он с надеждой на лице.

Ничто не обрадовало бы меня больше возможности увидеть и услышать, как играет Уилл. Решение было принято быстро.

– Хорошо, но по пути нам нужно зайти в кафе.

Он забрал две свои гитары и цимбалы, а я надела туфли. Когда мы вошли в гостиную, Уилл остановился перед отцовским банджо.

– Давай возьмем это для тебя.

– Ничего не выйдет, Уилл, – отрывисто пробормотала я. – Я ничего не буду играть, я хочу просто посмотреть.

– Ты имеешь в виду – послушать?

– Если хочешь.

– Ты сможешь сыграть любую песню Боба Дилана, если захочешь, – сказал он с хитрой улыбкой.

Я умела играть на банджо только штук пять песен, которым научил меня отец, и это были песни Боба Дилана.

– Ладно, отлично, – сказала я, притворяясь раздраженной. На самом деле я была взволнована.

Мы доволокли инструменты до кафе, где я спросила Дженни, сможет ли она подменить меня. Дженни сказала, что, если бы я уезжала не с Уиллом, она никогда больше не стала бы разговаривать со мной.

Мы взяли такси и доехали до Проспект-парка в Бруклине. Увидев множество машин и огромную сцену, я разволновалась. Шейл говорила мне о фестивале, который она ежегодно организует, но я не представляла, что он такой масштабный.