Дитер Нолль - Киппенберг

Теперь уже и Леман перестал что бы то ни было соображать, так был уязвлен, к тому же он не спал вторую ночь подряд. На Харру и подавно не было никакой надежды, в кризисных ситуациях он всегда искал абстрактные решения и видел все, кроме того, что было у него под носом. Мерк должен был бы соображать лучше других, но он уставился на меня, как маленький мальчик, по-видимому испугавшись моей вспышки.

Я снова взял себя в руки и больше не кричал. Но говорил я с каким-то зловещим спокойствием, и это было еще обиднее крика.

— Господа на машине не могли не знать, что настанет день, когда нужно будет представить доказательства, что мы не только витающие в облаках теоретики и не тыловая служба для эмпириков, что мы в состоянии навести мосты, которые свяжут научные исследования с требованиями практической жизни. Оказалось, мы ни черта не в состоянии. Выношу за это особую благодарность всей счетной группе, а главное — тебе, Леман! Мои поздравления, господа!

Леман воспринял это как пощечину. Он перестал гримасничать. Саркастическая усмешка уже не кривила рот, от обычного высокомерия ничего не осталось. И следа не было от прежней его гордости, — гордости человека, хорошо знающего свое дело. Сейчас Леману оставалось только одно — молчать и сохранять выдержку, что ему и удалось.

Харра, который тоже чувствовал себя ответственным за машину, попробовал было оправдаться, но как-то вяло, без напора, разве что громко:

— Ну чего ты пристал, Киппенберг? Придумаем мы что-нибудь, вот так… — Он забубнил: — Можно, например, интегрировать с помощью разложения в степенной ряд, вот так… — и замолк, потому что лучше меня понимал, с чем нам предстояло столкнуться: изменения агрегатных состояний, фазовые переходы и тому подобное — в плане математическом это были сингулярности.

— Иди ты со своими рядами! — бросил я ему и продолжал, повысив голос: — Кто тут хвастался, что ему нужны только параметры состояния, кое-какие данные о веществе и он все рассчитает? Ты! Если уж говорить правду, много пыжишься, а толку чуть!

Харра уставился своими очками в пустоту. Он и так был не велик ростом, а теперь весь сжался, костюм еще больше обвис, ворот рубашки болтался; вечная коробка с сигарами, засунутая за подтяжки, делала его фигуру более скособоченной, чем обычно. Зрелище было не из веселых.

Я повернулся и вышел.

В дверях я наткнулся на Кортнера. Хорошо хоть за моей обычной непроницаемой маской нельзя было разобрать, как я взбешен. Кортнера только сейчас не хватало! Меня вдруг захлестнуло чувство непреодолимого отвращения к этому человеку. Оно и помешало мне правильно оценить обстановку, мне и в голову не пришло, что Кортнер мог слышать, как я только что взорвался. С принужденной вежливостью я кивнул ему.

— Доброе утро! — произнес Кортнер.

Если бы в его тоне я уловил хотя бы намек на вчерашнюю угрозу, это заставило б меня насторожиться и обдумать сложившуюся ситуацию, возможно, я не был бы так беззаботен и серьезно отнесся к его появлению здесь. Но я в тот момент даже не подозревал, до какой степени скользким был этот человек, не представлял, что за мысли были у него в голове: осторожно! Киппенберг раздражен, вчера я уже чуть не схлопотал от раздраженного Киппенберга. А сейчас имеется такая информация, о которой и мечтать нельзя. Дразнить его нет никакого смысла, напротив, нужно быть с ним предельно дружелюбным, не следует внушать ему подозрения.

Кортнер опередил меня, распахнул передо мной, перед младшим, дверь и, приотстав на полшага, пошел следом по коридору. Я не обращал на него внимания. Но в вестибюле он задержал меня, мягко положив руку мне на плечо:

— Я искал тебя, Киппенберг… Знаю, знаю, у тебя нет времени. Но я только вчера вечером наконец внимательно просмотрел все материалы, проект заключения, результаты экспериментов. У меня возникли кое-какие вопросы. Не волнуйся, ничего существенного.

— Тогда обговори это, пожалуйста, с коллегой Дитрих, — бросил я.

— Разумеется, — согласился Кортнер.

— А сейчас извини меня, пожалуйста. — Я с трудом сдерживал нетерпение.

— Тебя что-то заботит? — спросил Кортнер. — Какие-то проблемы? Может, я могу чем-нибудь помочь?

Я посмотрел сверху на его треугольную физиономию. Чего ему надо, почему задает такие идиотские вопросы? В его взгляде было сплошное дружелюбие, на остром лице только готовность помочь и преданность. Это был тот прежний Кортнер, которого я достаточно узнал за эти годы и научился терпеть, поэтому ответ мой прозвучал резко: