Дитер Нолль - Киппенберг

— Ты меня извини, я спешу!

— Пожалуйста, пожалуйста, не буду тебя задерживать! — закивал Кортнер.

Я направился в старое здание. Уже ступив на лестницу, ведущую в подвальное помещение, я обернулся. Кортнер в своем белом халате все еще стоял в вестибюле, и, наверное, издалека мне просто почудилось — в углах его рта была та самая знакомая усмешка. Если бы я знал, что этот человек только и ждет моего отъезда, чтобы сплести свою интригу, что в мое отсутствие ему удастся переубедить шефа! Но я сразу забыл о нем, едва переступил порог мастерской Трешке.

Потому что испугался. Я уже бывал в этом подвале, однако по-настоящему разглядел его впервые. Я увидел это помещение другими глазами: ужасно тесное, в нем не хватало ни света, ни воздуха, а неоновая лампа показалась мне просто издевательством, как и вентилятор, безуспешно сражавшийся с громадными трубами отопления. Как мы могли допустить, чтобы Трешке здесь работал. И мне стало не по себе, потому что я вспомнил, как был возмущен несколько лет назад, когда обнаружил доктора Харру в такой же вот дыре. До сегодняшнего дня я не задумывался над тем, в каких условиях трудится Трешке. А теперь я наконец по-настоящему разглядел эту забитую станками конуру. Токарный, опиловочный, сверлильный со шлифовальным кругом, фрезерный, рычажный и листосгибочный прессы, верстак, на котором тиски и кузнечная плита, почти не оставляли свободного места; и повсюду, за и под станками, во всех углах связки с круглыми и шестигранными прутками, листы стали, латуни, меди, тут стоять и то было негде, к шкафу не подойти, между ящиками с отливками и заготовками еле помещалась одна трехногая табуретка — таким было царство Трешке, его мастерская, одновременно склад, раздевалка и столовая.

А ведь когда мы составляли план нового здания, я подумал о каждом программисте, о каждой лаборантке, а вот про Трешке и его мастерскую не вспомнил.

Юнгман, слава богу, был тут, в подвале, это сэкономило мне время и отвлекло меня. Я забрал эскизы, которые он довольно аккуратно нанес на кальку, и подшил скоросшивателем. Как я выяснил, Трешке после тщательного изучения одобрил их. Ведь в понедельник уже не должно быть никаких вопросов! Мы с Юнгманом обсудили еще кое-какие детали, касающиеся конструкции экспериментальной установки в отделе химии, после чего он оставил нас с Трешке наедине.

Трешке завтракал. Он собрался было уступить мне свою табуретку, но я отказался и прислонился к верстаку.

— Осторожнее! — предупредил он. — Костюм испачкаете!

— Ничего, мир не рухнет, — ответил я. Собственно говоря, я и сам не знал, почему не уходил. — Да, действительно, когда видишь, что тут делается… у вас есть все основания жаловаться.

— А кто жалуется, — ответил Трешке. — Я, что ли? Варить только приходится во дворе, а так у меня все тут под рукой.

Я внимательно смотрел на этого тщедушного человека с большой головой, которая словно болталась на тонкой шее. Теперь я понял, почему тут задержался: просто хотел услышать новые предсказания. Правда, я обращался к оракулу совсем недавно, в минувшее воскресенье. До сих пор я пользовался таинственным даром Трешке знать все, что происходит в институте, не чаще двух-трех раз в год. Но так как самое худшее, на что можно было нарваться, — это суровое молчание, я все же рискнул:

— Ну, а что нового слышно у нас в институте?

Трешке дожевал, отхлебнул глоток из термоса и устремил на меня свои бесцветные глаза. Мне вдруг показалось, что на его лице мелькнуло некое подобие улыбки.

— Вахтер, — произнес он, растягивая слова, — еще получит от Боскова. А Анни, — Трешке покачал головой, — нужно бы за мужика замуж выйти, а не за институт. — Он снова откусил свой бутерброд. — Но вам-то что, вы ведь выше всего этого!

Это было на самом деле так. Нескончаемые институтские сплетни интересовали меня только в тех случаях, когда грозили отравить рабочую атмосферу или испортить жизнь кому-нибудь из сотрудников. Но сейчас, похоже, сплетничали обо мне, и обычное равнодушие сменилось легким беспокойством, ведь теперь в моей жизни существовал эксклав, некая резервация… Но я остался верен своему принципу и не выказал никакого интереса к его словам.

— А еще, — продолжал Трешке, — я обратил бы внимание на подружку Вильде.

Я понятия не имел, что собой представляла подружка Вильде. И, боясь проявить излишнюю заинтересованность, осторожно спросил:

— Но мне надо хотя бы приблизительно…

Трешке с мрачным видом перебил: