Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

Внезапное и произвольное появление Варшавы потрясло Павла. Он оглянулся назад, на проведенные в Польше годы, и с болезненным наслаждением всмотрелся в себя. Даже то, что прошло тогда незаметно, сейчас предстало перед ним так живо, как будто он видел все это впервые, полное новой силы и нового смысла. Сознание его с мстительной злобой вызывало из прошлого лица и события, возрождало былые чувства и мысли и превращало его отшельничество в Джендем-баире в безумную нелепость.

Он сидел рядом с дедом Йордо, а был в Варшаве. Он был в Варшаве, а сидел рядом с дедом Йордо.

Думаю, что все это объяснимо. И не только потому, что Павел буквально за три дня перескочил из Варшавы в Джендем-баир, а потому, что в этом городе он прожил целых шесть лет, богатейших и незабываемых лет юности. Многие думают, что былое действует на человека больше всего именно своей невозвратимостью. Мне же хочется верить, что такое чувство было Павлу чуждо — само жизнелюбие и сила его организма словно бы исключали признание невозвратимости. И страдал он в эти дни лишь из-за того, что вместо кипучей городской жизни перед ним была пустыня Джендем-баира.

В довершение всего на следующий день погонщик передал ему маленькую цветную открытку от Коко. На ней был изображен сад с множеством фонтанов и статуй и написано: «Выкупался!» Павел долго, улыбаясь, рассматривал открытку, затем показал ее старику.

— Это из Варшавы!

Дед Йордо взглянул на открытку с насмешливым любопытством — в этот момент он как раз рассказывал о том, почему у овец перегорает молоко, — повертел ее в руках и сказал:

— Нам бы сюда эту воду!

И снова заговорил об овцах. Потом снова взглянул на открытку и, показав на одну из скульптур, спросил:

— Кто это? Важная, верно, фигура?

Спросил просто так, без всякого интереса, как говорят о вещах, которые не могут иметь никакого значения. Только один раз в жизни он был в областном городе, когда получал премию за породистость приплода. Потом все награды привозили ему сюда в кошару. С тех пор дед Йордо смотрел на горожан снисходительно и с жалостью.

Павел тут же рассказал ему не только о скульптуре, но и все, что он знал о фонтанах. Так случайно и начались его рассказы о Варшаве.

Сначала он говорил кое-как, его смущал и сам старик и насмешливое выражение его лица, а больше всего невозможность всякого сравнения между Варшавой и Джендем-баиром. Он боялся, что рассказ его может оскорбить жизнь старика, родник, дуб, другими словами, Павел приноравливался. А когда приноравливаешься, рассказ всегда получается безжизненным и фальшивым. Постепенно, однако, голос молодого геолога становился все крепче — воспоминания хлынули на него с такой силой и ясностью, что он, который тоже был живым воспоминанием о себе самом, начал сам переживать свой рассказ, как действительность. И чем больше он говорил, тем становился увереннее, словно человек, наконец-то почувствовавший под ногами твердую почву…

Вот я и подошел к самому трудному и невоспроизводимому моменту всей этой истории — к рассказам Павла о Варшаве. Что бы я ни написал, все будет далеко от подлинной силы и обаяния этих рассказов, и впечатление, которое они произвели на старого пастуха, останется до известной степени необъяснимым. При этом я еще раз хочу напомнить о неподражаемом умении Павла рассказывать, которое подтверждают все его друзья. Мой же рассказ был бы убогой копией того, что возникло с такой естественной силой и имело свой определенный смысл и гармоническую неповторимость. Поэтому я отказываюсь от всякой литературности и попытаюсь, пусть грубо, но достоверно передать сущность всех этих рассказов, а что касается их силы и очарования, то пусть читатель поверит мне на слово и в какой-то степени призовет на помощь свое воображение.

Открытка с фонтанами, присланная Коко, и послужила для Павла поводом рассказать о своей варшавской жизни. Но я убежден, что и без открытки он бы все равно к этому пришел, потому что это уже стало для Павла насущной потребностью.

Хронологическое начало не представляло особого интереса. Молодой иностранец, впервые попавший за границу. Тщетные поиски гостиницы и счастливая встреча с соотечественниками. Потом Павел сообщил некоторые подробности об институте, о своей профессии и о самом городе. Старик молчал и курил. Похоже, что слова молодого человека плыли вверх, в темноту, к веткам дуба, обтекая старого овчара как чужеродное тело. Его молчание не обескуражило Павла. Он продолжал говорить все увлекательней и уже явно в определенном направлении. Внезапно дед Йордо прервал его и спросил: