Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

Старик перебирал дипломы, снимал и снова вешал на место медали и говорил о своих овцах так, как говорят только о самых близких и любимых людях.

А Павел, пораженный, слушал его и уже чуть ли не жалел о том, что выбрал себе такую никудышную профессию, как геология, вместо того, чтобы заняться овцеводством. Дед Йордо понимал восхищение молодого человека, радовался ему и тут же начал посвящать его в тайны чабанского дела.

Время от времени он испытующе поглядывал на него и говорил:

— Хей, значит ты остался!

Павел улыбался и отвечал:

— Должен же кто-нибудь остаться!

— Так, так… — говорил дед Йордо, — одни уходят, другие остаются! — И стал рассказывать, как в один страшный моровой год он спас своих овец. Всюду гибли целые стада, а у него не пала ни одна овца!

— Как так? — спросил Павел.

Старик загадочно усмехнулся и произнес доверительно:

— Болезни в Джендем не приходят. Запомни, болезни в Джендем не приходят!

В тот вечер они расстались довольно поздно. Старик проводил Павла до палатки и сказал ему:

— А змей ты не бойся! Даже если ляжет с тобой тихонечко, ничего, побудет себе и уползет, и нечего ее гнать! Но коль хочешь, чтоб они совсем к тебе не заползали, завтра дам я тебе одну травку, положишь ее в чашку с водой у изголовья — ни одна змея не сунется к тебе в палатку.

— Что за травка? — спросил Павел.

— Травка! — ответил дед Йордо. — Ну, спокойной ночи! Раз уж ты остался, будем жить вдвоем! — И, уходя, первый раз спросил его из темноты:

— Как звать-то тебя, парень?

— Павел!

— Что такое Павел! Ничего! Плохое у тебя имя, так и знай! — крикнул старик и захлопнул калитку кошары.

В этот вечер молодой геолог почувствовал, что останется в Джендеме до конца. В сущности, он еще с самого начала знал, что выдержит, только доказательств не было. А сейчас он нашел их, нашел глубоко в себе самом.

И потому на другой день Джендем-баир показался ему совсем иным. В обед Павел не вернулся к дубу, а оставался среди скал до заката. В полукилометре от самой высокой точки холма он обнаружил выходы великолепного мрамора и так воодушевился, что бросил траншею и допоздна счищал землю, чтобы лучше разглядеть лицо камня.

Лучи заходящего солнца отражались в сверкающей поверхности скал, оранжевые, красные и фиолетовые, они заполнили ущелье, ставшее похожим на сказку. Павел смотрел и радовался. В первый раз после Варшавы он снова почувствовал себя самим собой со всей вольностью и широтой своей души. Снова вернулась его уверенность и та тончайшая и характернейшая для него способность наслаждаться жизнью. Он сидел у мраморных скал и был счастлив, что это именно для него устроено такое чудесное зрелище в пустынном Джендем-баире. Он любил эту пестроту цветов, этот дразнящий красный, загадочный фиолетовый, любил так, как дети любят свои разноцветные воздушные шарики, потому что во всем этом были сказка и волшебство.

Когда он вернулся, дед Йордо сказал ему:

— Приходил этот с мулом!

Павел обрадовался. С базы ему прислали продукты и письмо, в котором сообщали, что людей они ищут и, как только найдут, тут же отправят их на Джендем-баир.

— Обещают прислать людей, — сказал Павел старику.

— На что они тебе! — насмешливо ответил дед Йордо.

— Не могу же я все сделать один! — ответил геолог.

— Думаешь, те, кто придут, тебе помогут! Такие же будут, как и прежние!

Павел пожал плечами и стал распаковывать посылку. В ней было около двадцати килограммов консервов, компоты, конфитюры и другие продукты. Старик в сторонке, опершись на костыль, наблюдал за ним и курил.

— Ты никак зимовать тут собрался, — обронил он.

— Может и зазимую, кто знает, — ответил Павел, спеша приготовить ужин. Пригласил старика. Зажег лампу, поставил походный стол, застелил его полотнищем палатки и разложил еду.

Дед Йордо задерживался. Павел ждал его и смотрел, как он ходит среди овец, громко называет их по именам, ласкает и разговаривает с ними, как с людьми. Всем своим поведением он словно бы хотел сказать геологу: «Сначала овцы, а уж потом все остальное!» И снова и снова вытаскивал из своей торбы особые травки, оделял своих любимых хлебом, поднося им его на ладони. Как и каждый вечер, все у него было подчинено определенному, почти обрядовому порядку, которому он следовал чрезвычайно педантично и с удовольствием.

Разумеется, он явился к столу с котелком горячего молока и почти не притронулся ко всем этим консервам и компотам.