Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Ты?

Он кивнул; прикурил новую сигарету от окурка.

— Да… Я сделал страшную глупость — никогда себе не прощу. Помнишь, как мы удрали тогда из дома Ануши… В эту ночь я не сомкнул глаз. На другой день рано утром пошел узнать, что с ней. Дождался, пока вышел ее отец. Узнал его по одежде — он был в железнодорожной форме. Представился ему как коллега Ануши по филологическому факультету, спросил, дома ли она. У него глаза налились слезами. Огляделся вокруг и сказал, чтобы уходил скорее, потому что Ануша… Одним словом, полиция была там, за мной установили наблюдение. Знал ведь, что делаю глупость, когда шел туда, да что глупость — преступление… И все-таки пошел. Иначе не мог.

Он шумно выдохнул дым через нос.

— Целый день после этого был как помешанный. На работу не пошел. Шатался вот так по городу. Не сознавая, где нахожусь и что делаю. Порывался пустить себе пулю в лоб… К вечеру немного опомнился и сообразил, что необходимо предупредить тебя и других. Здорово я тебя предупредил, ничего не скажешь… Еще хорошо, что те поторопились, и я не успел их привести к остальным… Когда я незаметно ушел от тебя, вместо того чтобы выйти к трамвайной остановке, я взял вправо, к кладбищу. Миновал железнодорожные пути у высокого моста возле депо. И тут, на мосту, прежде чем перейти на другую сторону, я услышал шум шагов, который заставил меня оглянуться. Но я ничего не увидел. Наклонился над перилами — два или три человека быстро бежали за мной по лестнице…

— Ясно, — сказал я. — Довольно… Главное, ты спасся.

Он провел рукой по своим густым черным волосам и чуть-чуть улыбнулся. Глаза его еще потемнели.

— Я-то спасся, ты же знаешь, как я бегаю. Они не могли даже стрелять по мне… Но потом я жалел, что не позволил себя схватить. Так мне было бы легче.

— Глупости!

Это было сказано с некоторым раздражением. Конечно, Михо не лишен храбрости, но он понятия не имеет о том, что значит стоять со связанными руками перед лицом врага… Снова я увидел Анушу в этом проклятом коридоре… Вспомнил, что все еще ношу обувь разных размеров. Хирурги настаивали на том, чтобы вылущить мне какую-то кость из правой ступни, потому что этот пустяк сулил мне большие беды в будущем, а я все не решался.

— Известное дело, глупости, — сказал Михо с невеселой усмешкой. — Вы были правы, когда ругали меня за Анушу.

— Не мы, ты был прав, — сказал я тихо и на сей раз сам прикурил от своего окурка.

— Как бы там ни было, с прошлым покончено… Знаешь, как они напали на нашу явку у Ануши? Почему убили ее? Один парень, живший по соседству, был от нее без ума… Следил за ней из окна — с кем встречается, когда уходит, когда возвращается домой. Всю нашу конспирацию наблюдал…

Так я получил ответ на вопросы, которые до тех пор казались мне неразрешимыми. Ответ был так прост, что никогда не пришел бы мне в голову. История, выученная по книгам и философским формулам, разложенная по всем правилам на полочках нашего сознания, неожиданно смешалась с хаосом личных страстей, личных судеб, и я опять испытал чувство тоски и бессилия…

— Платок мне покажешь?

Михо в рассеянности стряхнул пепел на свои зеленые галифе; он не смотрел на меня. Даже головы не поднял, когда я встал, чтобы исполнить его желание.

Подал ему платок. И клочок бумаги. Он прижал платок к лицу и пошатнулся, словно почувствовал чье-то живое тепло. Потом вытер глаза кулаком.

Я сказал, что он может взять платок. Он поглядел на меня с изумлением и благодарностью, но положил платок на стол.

— Он твой, — сказал Михо. — Но, если позволишь, я возьму записку. Можно?

Он вынул свое офицерское удостоверение и вложил туда записку.

А я сохранил платок Ануши. Берегу его в память о дружбе, о верности, о том, какой сильной была эта хрупкая девушка. И обо всем остальном, что не будет забыто, если только мы хотим сделаться лучше, а мир — мудрее и чище.

Перевод Э. Урицкой.

Вся беда в том, что я никогда не видел ни того, ни другого. Найти настоящую причину, представить себе их лица, взаимосвязь их мыслей, подробности встреч и разговоров — все это оказалось не под силу моему воображению, привыкшему воспроизводить события и предметы по их сходству с другими. Поэтому их встреча мне кажется почти фантастической, надуманной и заранее подстроенной для того, чтобы получилась именно такая концовка.

Я не в состоянии воспринимать эту историю хладнокровно и разумно, она действует на меня ошеломляюще, выбивает у меня из-под ног почву. Быть может, это проистекает из той всеобъемлющей возможности объяснения, когда ты чувствуешь, когда убежден, что существует только один-единственный ответ и он прячется где-то тут, около нас, или где-нибудь за луной и звездами и молчаливо посмеивается над нашей человеческой неразберихой.