Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

— Петё, ты еще читаешь? — слышался из кухни мамин голос.

— Еще немножко. Только кончу страницу…

— Знаю я твои страницы — никогда не кончаются.

— Я тебе говорю, осталось совсем немножко.

И ты продолжал всматриваться в строчки, и только иногда, когда глаза начинало особенно жечь, ты переводил взгляд и, мигая, смотрел на неясную фигуру в углу. Это был твой сожитель — манекен без головы, которого мама использовала для примерок.

— Петё, ты еще не спишь?

— Еще минутку, честное слово!

Но мамины шлепанцы уже шаркали к двери.

— Ты не знаешь меры. Завтра я снова не смогу тебя поднять. И хоть бы ты к урокам читал!

Дверь закрывалась, и узкий луч со скрипом исчезал. Надо было бы купить карманный фонарик. Но это было дорогое удовольствие. Тебе оставалось только заснуть.

Ты читал и по вечерам, и во время занятий в классе, и за едой, и когда надо было готовить уроки. Читал все, что попадало под руку: романы, путевые заметки, биографии знаменитых людей, руководства по половому вопросу, книги по занимательной физике, астрономию для дам, беседы с учителем философии, азбуку коммунизма, пока не наткнулся в десятом классе на учебник психологии. Психология стала первой твоей любовью.

Санитарка вносит ужин. Человек в пижаме садится за ночной столик и начинает медленно есть, стараясь не думать о еде. Парк за окном уже совсем темный, проступают только силуэты черных деревьев. Направо, за больничной оградой, вдоль шоссе длинной шеренгой растянулись фонари, через короткие интервалы проблескивают автомобильные фары.

Санитарка снова приходит за пустыми тарелками.

— Когда будете ложиться, погасите свет. Спокойной ночи.

Значит, до утра его не будут трогать. Он может спать. И набираться сил, потому что ему предстоит решать важные вопросы. Он поворачивает выключатель. Спокойной ночи.

Больной лежит, закрыв глаза, потом открывает их и смотрит на окно. Окно, которое при свете было черным, сейчас густо-синее. На стене у окна появляется светлый ромбоид, скользит наверх к потолку и тает. Скоро появляется новый ромбоид, скользит по той же дорожке и тоже тает. «Отблески фар», — говорит себе человек в пижаме, как будто это может иметь хоть какое-то значение.

Он лежит в темноте и следит за движением светлых ромбоидов по темной стене. Потом неподалеку слышно пыхтение машины, стук колес по рельсам и унылый свист паровоза. «Окружная дорога», — думает больной, как будто это имеет какое-то значение. Вокруг, в палатах и в коридоре, тишина. Тишина больничной ночи, усталых сердец, измученных лихорадкой голов, тишина страха, усталости и смерти.

Тихо. Ромбоиды бесшумно ползут по стене и тают в темноте. Просто странно, какое ужасное одиночество можно испытывать в доме, где полно людей. Раньше в кухне бывала мама. Потом в ночи рядом с тобой лежала Сашка. А теперь нет никого. Только коричневый пакет с лимонами, прислоненный к стене. Есть люди, у которых и этого нет.

Издали, из-за ограды, слышны голоса и звуки аккордеона. Звуки приближаются и усиливаются. Мелодия давно заиграна, знакома, давно приелась. Больной приподымается и приникает лицом к оконному стеклу, словно если песня знакома, то и люди должны быть знакомы. Из-за высокой ограды ничего не видно, только яснее слышен аккордеон и молодые голоса, которые поют:

«Совершенно идиотские слова. Откуда они выкапывают эти старые шлагеры?»

Больной снова ложится, но продолжает прислушиваться к песне, пока она не затихает вдали за черными деревьями.

Она затихает вдали, но все еще звучит в нем, все повторяется и рефрен и весь идиотский текст. Самое печальное, что эта дурацкая песня когда-то была для него чуть ли не символом. «Тебе действительно часто снилось, что Рина лежит рядом с тобой, разве что ты не плакал. Только этого тебе и не хватало — начать плакать».

Песня пришла не одна. В голове у него вдруг стало пестро и шумно, блестят гирлянды лампочек в саду у пивной, кружатся танцующие пары, а совсем близко в лицо глядят большие черные глаза Рины.

Собственно, ее звали Катерина. Собственно, она была не его девушкой, а его приятеля Буби. Собственно, вся история была не такой уж романтичной, несмотря на слащавый аккомпанемент шлагера.

Он и Буби были приятелями еще с гимназии. Буби, хоть и был сынком богатых родителей, казался ему неплохим парнем. Александров сумел даже затащить его однажды на собрание нелегального кружка, где гимназисты изучали вопросы ленинизма.