Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

— Имя и профессия?

— Петр Александров. Студент.

— Ты хочешь сказать: заговорщик.

— Студент.

— Политические убеждения?

— Я не занимаюсь политикой.

— Смотри-ка! Интересно. А БОНСС? [23] БОНСС — Болгарский общенародный студенческий союз.

— Я не член БОНССа.

— Смотри-ка! И в БОНССе не состоит! Да это же вполне порядочный человек! Вы его ко мне по ошибке привели!

Гешев любит юмор и понимает его так же, как учитель латинского. Даже еще грубее, и вот он встает и подходит к тебе:

— Извините за недоразумение, господин Александров!

И закатывает тебе первую оплеуху. Эта оплеуха не производит на тебя впечатления. Ты приготовился к более страшным вещам.

— А теперь начнем сначала…

Ты представляешь себе этот допрос до мельчайших подробностей, потому что уже знаешь, как выглядит Гешев, и потому что товарищи рассказывали тебе о многих подобных допросах. Ты видишь полутемный кабинет и человека с холодным злым лицом, который смотрит на тебя из-за большого письменного стола, и агентов, притаившихся в темных углах, и настольную лампу, направленную прямо тебе в глаза.

— Давно вы знакомы с Костой Радевым?

— Три года.

— Как вы познакомились?

— Не помню. Мы учимся на одном курсе.

— Была ли у вас какая-нибудь общая работа?

— Нет. Мы вместе готовились к экзаменам.

Человек, сидящий за письменным столом, поднимается медленно, словно он глубоко задумался. Потом он подходит и неожиданно закатывает тебе вторую оплеуху.

— А ротатор?

— Какой ротатор?

Вместо ответа — третья пощечина.

— Теперь вспомнил?

Ты молчишь.

— Приведите Радева!

Может быть, Коста и заговорил. Парень он крепкий, но иногда и крепкие ребята начинают говорить. Есть люди, крепкие на вид, но когда их бьют, они не выдерживают. Но если даже Коста что-нибудь сказал, ты будешь все отрицать. Важно отрицать все с начала до конца. Каковы бы ни были мучения, ты должен представить их себе в виде туннеля, по которому тебе предстоит пройти. В виде длинного туннеля, полного боли и ужаса, но в конце которого все-таки светлеет выход. Надо собраться, сжать зубы и пройти его, как бы ни было больно, каким бы длинным ни был этот туннель. Это единственный выход, если он есть вообще. А если выхода нет… Если нет, значит, нет, вот и все. Людей расстреливают в таких туннелях без выхода, а они поют.

Самое мучительное было то, что полицейские, которые должны были тебя арестовать, все не шли. Значит, Коста молчал, но они могли добраться до тебя и с помощью косвенных улик, даже если бы Коста ничего им не сказал. Ты зарыл ротатор глубоко в кучу угля, унес из дома всю нелегальную литературу и вообще подготовился, как мог, но полицейские все не шли, и ты напрасно вздрагивал каждое утро от звонка молочника и напрасно целыми днями обдумывал, как ты будешь отвечать на перекрестном допросе.

Это тягостное ожидание, эти страхи продолжались почти месяц. Наконец, однажды утром, вскоре после звонка молочника, раздался еще один звонок, и ты увидел в дверях полицейского.

— Вот повестка. Распишись!

На повестке было написано «для дачи показаний», но на опыте своих товарищей ты хорошо знал, что это за показания. Вызывали на этот самый день. На пять часов.

— Кто это приходил? — обеспокоенно спросила мама.

Матери всегда чувствуют, когда происходит что-то тревожное.

— Повестку принесли. Вызывают в полицию, дать какие-то показания…

— Что же делать? — испуганно вскрикнула мама. — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не лез в эти дела!

Мать обыкновенно сочувствовала тебе, но только потому, что у тебя были такие же убеждения, как у твоего отца. Сама она никогда не могла понять, какой смысл в «этих делах», если и власть, и полиция, и оружие — в руках других.

— Сколько раз я тебе говорила!

— Ну ладно, говорила… Я тоже многое тебе говорил, но ты не хочешь меня понять. И потом, меня вызывают только дать какие-то показания…

Но когда ты пошел давать эти показания, ты приготовился к куда более серьезному. Ты приготовился пройти по туннелю, и в тот момент, когда, показав караульному повестку, ты стал подниматься по лестнице, ты почувствовал, что ты действительно собрался, что ты тверд, как камень, несмотря на свою обычную нерешительность, и что ты сумеешь, крепко сжав зубы, пройти туннель до конца.

Как ты и ожидал, тебя ввели к Гешеву. Он сидел за письменным столом, но стол был меньше и ниже, чем ты себе представлял. В углу дремал всего один агент. Настольная лампа не горела. Закопченная люстра цедила сквозь осенний сумрак тусклый свет. Гешев поднял голову, и ты увидел желтое усталое лицо.