Валентин Блакит - Возвращение на Сааремаа

- Монастырь или не монастырь - не тебе судить и решать, сержант! - сказал подчеркнуто сухо, даже резко. - Тундра мы здесь или не тундра - тоже не тебе судить. Знаем и о шефских связях. Они, кстати, - не только в том, чтобы соби­рать девок... - и обратился к Шпаковскому: - Сходи в деревню, оповести: пускай приходят все, кто пожелает...

Шпаковский с необычайной резвостью бросился выпол­нять поручение, а Соболев, Гоцицидзе, даже всегда сдер­жанный в эмоциях Бедрис взялись с радостным возбуждени­ем наводить порядок в казарме, таскать с чердака доски, го­товить временные скамейки, носить аппаратуру, прилажи­вать на стене полотнище экрана.

К назначенному сроку маленькими группками пришло че­ловек двадцать - в основном молодые девчата, только не­сколько женщин в годах. Из тех, кого когда-то бесцеремонно выставил за дверь, узнал одну Марусю-Юту. Подмигнув лу­каво, она присела скромно на край скамейки у плиты. Но первой явилась и заняла самое выгодное место по центру Лейда, введшая его осенью в конфуз. Когда движок уже за­ливался на всю околицу своим двухтактным трескучим го­лосом и киномеханик настраивал луч проектора на экран, в дверь деликатно постучали, и на пороге появился... бело­гвардеец! Кого-кого, а его не ждал, удивленно перегляну­лись даже девчата. Поздоровался и как к старому знакомому обратился:

- А мне можно?

- Почему же. Присаживайтесь, где удобнее.

Фильм был революционно-патриотический с образом Ле­нина. Экран не очень захватывал девчат - больше обстрели­вали взглядами незнакомых Бедриса и Гоцицидзе, похихи­кивали, а те замечали это и сидели, как на горячей плите. Был, пожалуй, один внимательный зритель - белогвардеец. Боковым зрением он, Бакульчик, наблюдал за ним и думал: хорошо, что пришел, пускай припомнит, полюбуется, как их чехвостили...

Прошли титры, погас экран, вспыхнул яркий до боли в глазах свет. Зрительницы дружно вставали, сдержанно благодарили и удалялись за дверь. Не спешил лишь белорвардеец. Чувствовалось, что ему хочется пообщаться. Может, же­лает поделиться впечатлением о фильме? Интере-есно-о! Очень интересно...

Старик подошел к полочке с книгами:- Можно взглянуть?

- Пожалуйста...

Заметив томик Есенина, искренне удивился, взял в руки, повертел, достал из кармана старомодное пенсне, полистал, внимательно и долго рассматривал содержание, всмотрелся в мелкий шрифт выходных данных, бережно поставил на место и, не скрывая радостного возбуждения, сказал:

- Значит, пришло время! Наконец, и Сережу реабилити­ровали. Слава Богу! - и с озорной улыбкой спросил: - Ну, как вам Есенин, молодой человек? Нравится?

- Еще бы! Видите, как зачитали...

- Между прочим, молодой человек, - с тем же торжест­вующим озорством подмигнул, - я видел живого Есенина - вот так, как вас. И не единожды, между прочим. Даже на «ты» были, просто Сережей его величал. Вы уж простите старика за неподобающее хвастовство, но что было, то бы­ло... Он моложе меня на семь лет, а вот как судьба изволила распорядиться: я - перед вами, а его давно нет на белом све­те. Слава Богу, вернулся... - кивнул на книгу.

Смотрел на дедка округленными глазами: он видел, знал, общался с Есениным!!! Непостижимо! Нет, быть такого не может... Выдумал, врет... Скоро заявит, что и с Лениным встречался...

Белогвардеец, видимо, уловил его недоверие, спокойно сказал:

- Загляните на досуге ко мне, молодой человек, покажу кое-что, надеюсь, интересное для вас... - Взял с полочки то­ненькие книжечки Евтушенко и Вознесенского, по счастли­вому случаю купленные на вокзале в Ленинграде, молча по­листал. - А вы в курсе, что в этих местах до войны служил ныне здравствующий сын Есенина - Константин? И война здесь его застала. Немец блокировал остров, вытеснил сто­тысячную российскую армию вот туда, - показал рукой, - на полуостров Сырве и расстрелял из корабельных орудий и самолетов. Константину одному из немногих удалось уце­леть.

Он, Бакульчик, знал, что в начале войны здесь невдалеке - на Сырве - произошло кровавое сражение. На перешейке возле сохранившихся трехэшелонированных линий укреп­лений воздвигнут обелиск, увековечивающий подвиг и геро-изм советских воинов, но то, что эту землю и именно здесь защищал сын Есенина, было еще одним ошеломляющим открытием.

Старик тем временем молча листал книжечки, за что-то цеплялся взглядом, что-то равнодушно пропускал, затем по­просил:

- Позвольте на денек. Краем уха слыхивал: самые ныне модные пииты, да читать не доводилось, кроме явно сла­беньких стишков в газетах.