Феликс Кандель - День открытых обложек

– С котом? – спрашивает Михаль, локти от удивления в тарелке.

– С котом. Отчего их не учат бальным танцам. Не изготавливают кошачьи зонтики, чтобы не мокнуть под дождем. Не продают бинокли – углядеть мелкую мышь, теплые кошачьи тапочки – согреть озябшие лапы‚ возвращаясь с охоты. В Рамоте кот вылез из машины и говорит: «Завтра поедешь в город?» – «С утра». – «Меня возьми».

Михаль:

– Папа‚ правда?

Папа улыбается.

А утром…

Выходят утром из дома и видят – сидит у порога пушистый кот‚ огромный розовый одуванчик.

Ждет попутной машины в город.

– О‚ – говорит Танцман‚ веселый еврей. – Вот и он…

Родители недовольны:

– Они выстроили мир. Заселили его. Утвердили незыблемые порядки. А ты всё рушишь.

– Вовсе нет. Я населяю их детство. Наполняю откровениями. Делаю его притягательным. Чтобы хотелось туда вернуться. Было куда возвращаться.

– Так-то так...

Всё ясно, начинать надо с родителей. И поскорее.

– Иду по улице‚ вижу котов на заборе. Под зонтиком‚ в тапочках и с биноклем. Читают вывеску на магазине. «Давно читаете?» – спрашиваю. «Чем издеваться‚ – отвечает кот под зонтиком‚ – лучше бы помог». – «Давайте‚ – говорю‚ – вместе». – «Вместе мы не можем‚ – отвечает кот в тапочках. – У нас буквы не складываются в слова». И принялись разучивать на заборе салонный танец «экивок»...

Кондиционер в машине призадумается…

…не в силах одолеть жару на пути.

– Да знаешь ли ты, кого мы везем? – прикрикнет на него. – С каким ружьем? Постыдился бы.

Заработает старательно, даже запыхается от усердия, нагоняя прохладу.

Танцман остановит машину, спросит, завлекая:

– Видишь?

Дерево на пригорке. Невысокое. Узловатое. Испытавшее зной‚ безводье‚ пылевые бури. Ветви его дыбятся от ветров, ломаный зонт обвисает поверху летучей мышью.

Полезет по камням. Сорвется. Снова вскарабкается:

– Не для того я его... Не для того...

Сбросит зонт‚ вернется в машину – не отдышаться.

– Прутик был‚ заваленный набок. Выпрямил. Подпер камнями. Привязал к шесту.

Взглянет исподлобья‚ не засмеется ли. Она не засмеется.

– Ездил к нему. Раз в неделю. Воду привозил в канистре, поливал...

– Поехали, – поторопит. – А то опоздаю.

Продолжит на скорости:

– Телефон был отключен, я проверял. Звонок посреди ночи. Голосок тоненький, жалостливый, дребезжанием монеты в стаканчике: «Собираем пожертвования для больных детей. Можете нам помочь?»

Девочка изумится:

– Телефон был…?

– Отключен.

Проглянет на лице большеротость подростка:

– И они… Попросили?

– Для больных, – разъяснит. – Вот и пробились.

Взглянет пристально.

– Ты кто?

– Старичок-кузнечик. Отправившийся на поиски своих чудес.

Помолчит. Нос почешет.

– А я?

– Девочка-фонарик.

В тишине расцветает миндаль в горах. В тишине подрастает детвора, большеглазая, задумчивая не по возрасту. «Очень уж впечатлительная, – вздохнет. – Не мешало бы огрубить». – «Найдутся охотники», – вздохнет в ответ.

А она притихнет в машине, голубенькая жилка набухнет на лбу.

Танцман обеспокоится:

– Отчего ты грустный‚ пирожок капустный?

Ответит:

– Оттого я грустный‚ что ужасно вкусный.

И оба тихо порадуются.

Даже побибикают дружно, а девочка-фонарик проговорит с сожалением:

– Километр – и всё.

– Еще одно… – заспешит Танцман. – На прощание.

Купил баран аэроплан и предлагает:

– Садись. Покатаемся.

– Нет‚ – отвечает Шани. – Не больно и хотелось.

Купил баран аэроплан‚ сел и полетел. А Шани глядит на него снизу вверх‚ ноги тянутся на носочках и чуточку подпрыгивают‚ руки подлетают кверху‚ хвостиком подскакивает косичка‚ но она сказала: «Нет».

А баран взлетел повыше‚ разогнался подальше‚ сделал мертвую петлю‚ покачал крыльями: дразнится-завлекает. И пропеллер взбивает облака, яичными белками для пирога с яблоками.

– Нет‚ – снова говорит Шани‚ а хочется сказать: «Может быть».

Сомнения не отбрасывают тени.

Купил баран аэроплан‚ сел и полетел. А овечки на крылечке... А Шани на лавочке... А Танцман в окошке... «Пропеллер, громче песню пой...» – все завидуют.

Взлетел баран высоко-высоко‚ проткнул кучевые облака‚ проткнул перистые‚ обогнул солнце и пропал. «Прощай‚ подруга дорогая‚ я не забуду твои ласки...» Ждут-пождут, не сгорел ли безрассудный баран на жарком припеке? А овечки на крылечке: «Бе-еее...» А Шани на лавочке: «Ой-ой-ой!..» А Танцман из окошка: «Ох-аах!..» Вернулся, наконец, баран‚ присоседился: с подпаленной шерстью‚ облупившимся носом‚ весь из себя счастливый.