Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

– А я так и вижу ряд фарфоровых бутылочек с надписью «Патентованный эликсир Нэша».

– Люди, занимающиеся коммерцией, сэр… – Нэш отсчитывает капли лауданума в оловянный стаканчик. – По большей части у них совесть ампутирована еще при рождении. Лучше честно утонуть, чем медленно умирать от лицемерия, законников и долгов.

Он перемешивает получившийся состав и вручает стаканчик пациенту:

– Пейте залпом, капитан!

Пенхалигон глотает и морщится:

– Может, с бобровой струей было бы лучше?

– Я буду приносить вам очередную дозу каждый день, сэр. А теперь приступим к кровопусканию.

Он достает тазик, ланцет и берет капитана за руку пониже локтя.

– Острейшее лезвие; вы ничего и не…

Пенхалигон проглатывает громкое ОХ, проклятие и дрожь боли.

– …почувствуете. – Нэш вводит катетер, чтобы ранка не затянулась. –  А теперь…

– Я знаю, сидеть неподвижно.

Капли крови в тазике медленно собираются лужицей. Чтобы отвлечься, Пенхалигон думает об обеде.

– Платные осведомители, – утверждает лейтенант Ховелл после того, как пьяненького Даниэля Сниткера препровождают в каюту, отсыпаться после обильного обеда, – скармливают своим покровителям именно то блюдо, которого тем хочется.

Корабль содрогается, и подвесные фонари, раскачиваясь, описывают круги под потолком.

– Когда мой отец был послом в Гааге, он ценил донесение одного добровольного осведомителя, работающего не за страх, а за совесть, выше показаний десятка шпионов, работающих ради выгоды. Я не хочу сказать, что Сниткер ipso facto [23]  В силу самого факта (лат.) . нас обманывает, но не следует принимать на веру все его «разведывательные данные», а особенно – радужные предсказания, будто бы японцы и не пикнут, наблюдая, как мы захватываем имущество их давних союзников.

По кивку Пенхалигона Чигвин и Джонс начинают убирать со стола.

– Войны европейцев, – майор Катлип, лишь на полтона уступающий цветом лица своему алому мундиру, тщательно обгладывает куриную ножку, – не должны касаться чертовых азиатов!

– Быть может, майор, – отвечает Ховелл, – чертовы азиаты не разделяют такую точку зрения.

– Так надо их проучить, – фыркает Катлип, – чтобы разделяли!

– Предположим, у королевства Сиам имеется фактория, скажем в Бристоле…

Катлип с торжествующей улыбкой косится на второго лейтенанта Рена.

– …в Бристоле, – продолжает Ховелл, – и они себе торгуют в течение полутора столетий, и вдруг в один прекрасный день появляется китайская военная джонка – не говоря худого слова, захватывает имущество наших союзников и объявляет Лондону, что отныне они займут место сиамцев. Согласился бы мистер Питт на такие условия?

– Когда в следующий раз недоброжелатели мистера Ховелла, – говорит Рен, – будут сочинять пасквили, обвиняя его в отсутствии чувства юмора…

Пенхалигон нечаянно опрокидывает солонку и сейчас же бросает щепотку соли через плечо.

– …я мигом их опровергну, напомнив о его выдуманной сиамской фактории в Бристоле!

– Сравнение вполне уместно, – возражает Ховелл. – Тут речь идет о суверенитете.

Катлип размахивает куриной ножкой:

– Если восемь лет в Новом Южном Уэльсе чему-нибудь меня научили, так это тому, что привычные нам понятия, такие как «суверенитет», «право», «собственность», «закон» и «дипломатия», для белых значат одно, а для отсталых народов – совсем другое. Бедняга Филлип в Сиднейской бухте из кожи вон лез, старался «вести переговоры» с местным черномазым сбродом. Разве его прекраснодушные идеалы помешали этим ленивым мерзавцам воровать наши припасы, как будто так и надо? – Катлип сплевывает в плевательницу. – Законы в колониях устанавливают англичане с красной кровью в жилах и с мушкетами в руках, а не какая-то там трусливая «дипломатия». И в Нагасаки тоже победу вырвут двадцать четыре пушки и сорок хорошо обученных морских пехотинцев. Остается надеяться, – он подмигивает Рену, – что очаровательная китаяночка, что делила с первым лейтенантом постель в Бенгалии, не добавила к его безупречной белизне желтоватого оттенка, э?

«Да что этому Корпусу морской пехоты все неймется?» – мысленно стонет Пенхалигон.

Бутылка соскальзывает со стола прямо в проворные руки третьего лейтенанта Тальбота.

– Ваше замечание, – убийственно спокойным тоном произносит Ховелл, – ставит под сомнение мое мужество офицера военно-морского флота или мою верность королю?