Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Удзаэмон бросает быстрый взгляд на жену, едва живую от стыда.

– Пожалуйста, примите наши самые сердечные поздравления, – откликается матушка.

– Я говорю невесткам: «Куда так спешите, ведь не на бегах!» – фыркает госпожа Набэсима. – Да нынешняя молодежь никого не слушает, верно? Теперь еще и средняя подозревает, что опять на сносях. Между нами, – она склоняется поближе к матушке Удзаэмона, – я им слишком потакала, когда они только пришли в дом, а теперь с ними сладу нет. Эй, вы! Разве можно так себя вести?

Она выталкивает вперед своих невесток – на них кимоно подходящей к времени года расцветки и со вкусом подобранные пояса.

– Если бы я так измучила свою свекровь, как эти три злодейки, меня бы с позором вернули в родительский дом!

Три молодые жены скромно смотрят в пол, а взгляд Удзаэмона притягивают младенцы на руках кормилиц, чуть в стороне. В который уже раз его посещают страшные картины, как Орито «Одаряют», а девять месяцев спустя старшие монахи «поглощают» Дары Богини. В голове вновь начинают свой бесконечный бег вопросы: «Как именно они убивают новорожденных? Как умудряются хранить тайну от матерей, от всего света? Как могут верить, что подобная гнусность позволит им обмануть смерть? Неужели им ампутировали совесть?»

– Я вижу, ваша-то жена – Окину-сан, правильно? – куда лучше воспитана. – Госпожа Набэсима смотрит на Удзаэмона с улыбкой святой и глазами ящерицы. – Мы пока еще, – она похлопывает себя по животу, – без такого благословения, верно?

Белила скрывают румянец Окину, только щеки ее чуть-чуть подрагивают.

– Сын делает все, что нужно, – заявляет матушка. – Но она так небрежна.

– А как мы прижились в Нагасаки? – спрашивает госпожа Набэсима.

– Все еще тоскует по Симоносэки, – отвечает матушка Удзаэмона. – Такая плакса!

– Возможно, тоска по родным краям, – почтенная госпожа снова поглаживает себя по животу, – и есть та причина…

Удзаэмон и хотел бы заступиться за жену, да разве можно остановить набеленный оползень?

– А скажите, – госпожа Набэсима обращается к матушке Удзаэмона, – ваш супруг мог бы на сегодня уступить нам вас и Окину-сан? Мы устраиваем дома небольшой праздник, а вашей невестке могли бы пригодиться советы ровесниц, у кого уже есть дети. Но… Ах! – Она смотрит на Огаву-старшего, огорченно сдвинув брови. – Вы, наверное, думаете: какая навязчивость, и без предварительной договоренности, когда здоровье вашего мужа…

– Здоровье у ее мужа превосходное, – перебивает старик. Он презрительно усмехается, глядя на жену и невестку. – Делайте что хотите! Я велю прочитать сутры за упокой души Хисанобу.

– Такой благочестивый отец! – Госпожа Набэсима качает головой. – Вот с кого молодежи брать пример! Значит, решено, госпожа Огава? После э-фуми приходите к нам…

Она отвлекается, чтобы прикрикнуть на кормилицу:

– Уйми этого писклявого поросенка! Забыла, где мы находимся? Как не стыдно!

Кормилица отворачивается и, обнажив грудь, начинает кормить младенца.

Удзаэмон смотрит на очередь и мысленно пытается высчитать, быстро ли она движется.

Буддийское божество Фудо Мёо гневно взирает с озаренного свечами алтаря. Гнев его, так учили Удзаэмона, устрашает нечестивых, меч разит их невежество, аркан связывает демонов; его третий глаз прозревает людские сердца, а скала, на которой стоит Фудо Мёо, символизирует незыблемость. Перед ним сидят шесть чиновников Управления Духовной Чистоты в церемониальных одеждах.

Первый чиновник обращается к отцу Удзаэмона:

– Назовите, пожалуйста, ваше имя и должность.

– Огава Мимасаку, переводчик первого ранга из Гильдии переводчиков Дэдзимы, глава семьи Огава из округа Хигасидзака.

Первый чиновник говорит второму:

– Огава Мимасаку явился.

Второй сверяется с книгой:

– Имя Огавы Мимасаку значится в списке.

Третий записывает имя:

– Огава Мимасаку отмечен как присутствующий.

Четвертый торжественно объявляет:

– Сейчас Огава Мимасаку исполнит церемонию э-фуми .

Огава Мимасаку наступает на потертую бронзовую пластину с изображением Иисуса Христа и еще пяткой притопывает для верности.

Пятый чиновник возглашает:

– Огава Мимасаку исполнил церемонию э-фуми .

Переводчик первого ранга сходит с идолопоклоннической пластины. Кьёсити помогает ему усесться на низкую скамью. Удзаэмон подозревает, что отца мучает сильная боль, только он не подает вида.

Шестой чиновник делает отметку в книге: