Виктория Хислоп - Возвращение

– Он приезжает через неделю. Я ни спать не могу, ни есть, ни о чем другом думать. Да и нет для меня ничего другого.

– Он тебя поцеловал? – пытливо поинтересовалась Пакита.

– Нет! – воскликнула уязвленная таким предположением Мерседес. – Разумеется, нет!

Они сидели во внутреннем дворике дома Пакиты. Немного помолчали. Пакита нисколько не сомневалась в искренности подруги. Она никогда не слышала от нее таких речей. Они обе провели немало часов, слоняясь по городским площадям и перекидываясь с мальчишками-ровесниками где игривым словцом, где взглядом, но чувства, которые Мерседес испытывала к Хавьеру, похоже, не имели ничего общего с теми детскими романтическими переживаниями.

Для Мерседес дни до следующей репетиции тянулись с мучительной медлительностью. Конча заметила темные круги под глазами дочери и ее вялость. Вызывала беспокойство нетронутая еда на тарелке.

– Что с тобой, керида миа ? – спросила мать. – Ты такая бледная!

– Все нормально, мама, – ответила она. – Уроки вчера допоздна делала.

Такое объяснение Конча приняла. Как-никак она сама постоянно ворчала, чтобы Мерседес серьезнее относилась к учебе.

Наступил день второй репетиции. Мерседес с самого утра страшно мутило. В пять вечера она отправилась к дому, где жила Ла Марипоса. Ее там ждали только к шести, но на этот раз ей хотелось прийти первой.

Мерседес надела туфли и принялась разминать кисти, вращая ими сначала по часовой стрелке, затем против, и постукивать ногами по полу, задавая ритм: раз-два, раз-два, раз-два, раз-два-три, раз-два-три, раз-два…

Марии все не было. Мерседес встала, ее ноги снова начали отбивать ритм сигирийи [50]. Она начала совершать повороты, и ее стальные набойки загрохотали по половицам этого малюсенького домишки. Там было так тесно, что ее вытянутые руки едва не касались потолка, а стены дрожали от шума, который она подняла. Девушка кружилась, воображая, что слышит игру Хавьера.

Хотя Мерседес не замечала создаваемого ею грохота, он был слышен даже на улице. Несколько минут Хавьер наблюдал за ней через окно. Все, что он видел, так это девушку, целиком и полностью пребывающую в своем мире, почти загипнотизированную ритмом движений собственного тела. Цыган не мог знать, что это его образ совершенно завладел воображением Мерседес.

В ее мысленном представлении он был с ней в той комнатенке, сидел на низком стуле и играл с таким пылом, что чуть не рвал струны, раня пальцы.

Прошло, может, минут пять-шесть, пока она исполняла свой личный, проникнутый торжественностью танец. Его зачаровала не только непосредственность эмоций, которые она так откровенно и безудержно демонстрировала, но и отсутствие какого бы то ни было стеснения, что возможно, только когда танцуешь в совершеннейшем одиночестве. Его внимание приковало также сочетание виртуозной техники с чем-то сродни исступлению. Она кружилась опять, и опять, и опять, словно одержимая. Хавьер знал: сделать так, чтобы эти выверенные, идеально отработанные шаги казались чистой импровизацией, – задача почти невыполнимая, а у этой девушки получалось. Ее исполнение взволновало его до глубины души. Такое дуэнде было большой редкостью. Казалось, будто его сотряс разряд тока.

За секунду до того, как Мерседес остановилась, он ощутил легкое похлопывание по плечу. Мария Родригес. Он понятия не имел, как долго она там простояла и заметила ли, что он наблюдал за Мерседес. Интересоваться не стал. И так почувствовал себя любителем подглядывать в чужие окна.

– Давайте помогу, – сказал он, забирая у нее корзинку с покупками, чтобы скрыть смущение. – Похоже, тяжелая.

– Вот спасибо, – поблагодарила старуха за любезность. – Уж не знаю, откуда в ней столько буйства. Так внутри все и клокочет. А она это потом танцем выплескивает. Сам видишь – клад, а не девчушка.

Хавьер кивнул. Ее слова не оставили сомнений: Мария знала, что он наблюдал за ее юной протеже.

Когда Мария открыла дверь, Мерседес не успела еще отдышаться после танца. От нее чуть пар не шел. Хавьеру показалось, что робость ее улыбки странно сочетается с той откровенной сексуальностью, свидетелем которой он оказался благодаря подсматриванию в окна.

Всю прошлую неделю Мерседес неотступно думала лишь об этом гитаристе, и то, что он вернулся и сидел сейчас на низеньком стуле, настраивая гитару, казалось ей в порядке вещей. Словно ни один из них и не покидал эту самую комнатку в течение последних семи дней.