Виктор Казько - Бунт невостребованного праха

Говорили уже после. После всего. Хотя вполне воз­можно, что-то было произнесено и до. Должно было ведь что-то до этого быть сказано. По крайней мере, Наде очень хотелось, чтобы что-то было сказано. И она верила: что-то было сказано, но запамятовала, забыла. И после, что осталось уже в памяти, это только ее соб­ственные слова. Даже не слова, скорее мысли, не выска­занные в ту ночь.

В какое-то мгновение ее озарило, что для Генриха эта ночь прощальная, может, последняя в его жизни ночь на свободе, в тайге и с женщиной. В первую минуту эта мысль вызвала в ней сопротивление, вернее, удвоилось ее внут­реннее сопротивление тому, что неизбежно должно было случиться с ними. Но уже в следующую минуту противо­стояние предначертанности исчезло.

- Тебя же посадят, тебя же посадят, - то ли вслух, то ли про себя шептала она, отдаваясь его властным и уме­лым рукам. И высокий покой их обоюдной далекой до­роги сковал и покорил ее.

У костерка на таежной поляне под сокрытием гор они провели ночь. На рассвете Надя прибрала остатки их пиршества с кедрового пня. Недопитый вчера спирт хо­тела сначала выплеснуть на костер, потом раздумала, вылила в кружку. Нашла и привела лошадь, оседлала ее, после чего разбудила Генриха, протянула ему кружку со спиртом и кедровую шишку, с невыпущенными, уже зрелыми орешками, поднятую ей у дерева, когда искала лошадь. Пока он протирал лицо спиртом, потом пил его, она подвела ему коня. Генрих отрицательно замотал го­ловой.

- Это тебе. Это твой уже конь. Дорога у тебя дальняя.

- Не много ли - коня за одну ночь. - К ней опять вернулись трезвость, самообладание и несвойственная ранее насмешливость. - Хотя, бывало, за коня давали и полцарства.

- Это как раз тот случай, - серьезно и немного тор­жественно сказал Генрих.

Но Надя не приняла ни его серьезности, ни его торжественности. Она хоронилась, отгораживалась от него, торопилась остаться наедине с самой собой. При свете дня, красно встающего над горизонтом солнца уже появилось и чем дальше, тем больше крепло ощущение, что в ту ночь она с чем-то или с кем-то рассчиталась и простилась.

Генрих настоял на том, чтобы Надя забрала коня. В ином случае они оба возвращаются верхом на нем в поселок. Возвращаться с Генрихом в поселок Надя на­отрез отказалась, может, даже грубее, чем это требо­валось. Несмотря ни на что, она все же оставалась кня­гиней Волконской, продолжала быть верной своему князю и ждала нареченного ей судьбой принца, по­тому что навсегда была приписана к поколению, ко­торое уже распрощалось с землей, но на небеса еще не попало.

Ждала своего небесного принца.

А его все не было.

Железный Генрих застрелился в тот же день, возвра­тившись в рудоуправление после встречи с ней. Вогнал пулю в правый висок, который она пометила прощаль­ным поцелуем. Но Надя так никогда и не узнала об этом. Как не знала, не догадывалась и о том, что вся ее жизнь, все ее поиски доли и недоли, счастья и несчастья, все дороги к этому пролегают рядом. Все время рядом, но пока только параллельно и потому никак не пересека­ются. И могут никогда не пересечься. И это тоже будет судьбой, только наизнанку. Хотя, кто знает, что в на­шей жизни является изнанкой, а что - лицом. Такое откровение не всегда дается человеку даже в смертный час. А когда дается, мы чаще всего не верим ему. И это, наверно, не так уж плохо. Уйти из этой жизни, благо­словленным собственными надеждами и ожиданием, до последнего вздоха, до замирания сердца. Но такое слу­чается только с сердечными людьми. А Надя все же была сердечным человеком. И она продолжала ждать своего принца.

Ждала, выглядывала, не раз выбегала навстречу ему. Но его все не было и не было.

VI

Германн Говор ничем - ни умом, ни образованностью, а тем более манерами не походил на принца, великосветского повесу и красавца Лунина, даже на сосредоточенного в себе князя Волконского. Но именно он стал Надиным избранником. Они встретились в небе, познакомились на высоте десять тысяч метров над землей в самолете. Оба возвращались из отпуска с одного и того же профсоюзного курорта на Черноморском побережье. Виделись и там, но почему-то остались глубоко равнодушны и безразличны друг другу. Под курортным солнцем на одном пляже даже некую неприязненность ощущали. Надя не блистала среди отдыхающих, но держалась компании молодежи, познавшей уже жизнь, но еще не окончательно уставшей от нее. Еще жарки были споры о смысле жизни, ее бренности и величии души, идеалах, но для того, чтобы оказаться с кем-нибудь из собеседников под одеялом, дело не дошло. Похоже, какая-то часть идеалов до того времени была еще сохранена.