Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Так за хождениями от моего дома к дому солтыса, за разговорами с будущим тестем, который при мне уже в открытую покрикивал на солтысиху, требуя яичницы с салом, колбасы да водки, я и не заметил, как до нашего венчания осталось не больше недели. Я уже попросил капитана быть старшим сватом, а Павелека — старшим шафером, но мне еще оставалось заколоть подсвинка и телка да заново смазать бричку и упряжь.

Хотя в шаферы я пригласил всех ребят из партизанского отряда, мы с капитаном все-таки договорились, что к венцу поедем только в двух бричках. Я с Хелей и родителями да Павелек с одним из шаферов. И с ксендзом мы решили, что венчание будет скромное, без органа и без певчих. И не в воскресенье перед вечерней, как полагалось по обычаю, а в будний день, в самый полдень.

В последние дни перед венчанием я с ног валился от усталости и, приходя в ригу к полуночи, засыпал, едва коснувшись головой подушки. И больше не слышал куницы под стропилами, и не прислушивался, как приближается по небу Ясек, и не повторял чуть ли не во весь голос:

— Это ОН. Это ОН.

Забыв об исповеди, я осмелел до такой степени, что сам клал руку Хеле на живот. И мне показалось, что там, в ниспосланном нам, шевельнулось что-то, похожее на огонек, шевельнулось так, будто рыба ткнулась в замерзший лед. А когда руки мои ощутили, как шевельнулось то, ниспосланное нам, я увидел, как по небесам пролетает архангел. Это был не тот архангел, что пролетал над еврейским оркестром, и совсем не тот, что был ранен жандармами. А может, архангела и не было, просто я неосторожно подумал о нем — ведь именно в тот день я за лесом заказывал оркестр. А как возвращался из деревни за лесом, так и подумал о еврейском оркестре, и о Моисее подумал, и услышал посреди лугов:

— Как я тебе сыграю, Петр. Ох как я тебе сыграю.

И вот, стараясь не думать ни об еврейском оркестре, ни о Моисее, ни об архангеле, что пролетал над ними, ни о том архангеле, что был ранен жандармами, — я ведь знал, это был тот самый архангел, который убивал вместе со мной, — увидал я, положив руки на то, ниспосланное нам, третьего архангела.

С этим-то архангелом, которого первый раз увидал я в детстве, сначала на витраже костела, потом в прыжках жеребенка по весенней пустоши, в ледоходе на Дунайце, в дуплах, полных шершней и сов, сел я в бричку и ехал, прижавшись к Хеле, убранной в фату и миртовый венок.

Павелек, как обычно, опоздал, поэтому я захватил с собой часы почтальона и, поминутно вытаскивая их из жилетного кармана, толкал в спину возницу, чтобы он подгонял лошадей, и так скакавших галопом. Когда мы проезжали мимо укреплений, где уже две-три недели назад засели артиллеристы, Хеля прижалась ко мне еще крепче, шепча:

— Это ОН, Пётрусь. ОН.

Как видно, артиллеристы наблюдали за нами издалека — они подошли к дороге, а увидав разубранных ленточками лошадей и Хелю в фате, стали салютовать стрельбой. Лошади испугались и понесли. Улетел мой детский архангел, что до той поры вел нас. Затянулся шрамом в небесах, фиолетовых со стороны леса. Только у костела удалось вознице сдержать взмыленных лошадей.

Перед костелом было пусто. Я вышел из брички, взял Хелю на руки и поставил на землю осторожно, как комнатный цветок в горшке. Помог сойти матери и будущей теще. Мы ждали Павелека с шафером. Когда они подъехали к костелу и сошли на землю, я хотел отдать Хелю в руки Павелеку и шаферу. Но Павелек, сказав, что заскочит на почту узнать, нет ли письма от матери из Ченстоховы, исчез в соседнем доме. Задержался он что-то слишком долго. Я с нетерпением поглядывал на часы. Чтобы поскорей вытащить его с почты, я пошел за ним сам.

Он стоял у окошечка, разговаривая с пожилой, почти совсем седой женщиной. Я подошел к нему и, достав часы, подставил их ему под нос. Он схватился за голову и крикнул:

— Ой-ой, уже так поздно?

Тут женщина подняла лицо от пачки писем, посмотрела на часы в моей руке и застыла. Я и опомниться не успел, как она вырвала у меня часы и, разглядывая их со всех сторон, прошептала:

— Они. Моего мужа часы. Откуда они у вас?

И, взглянув на меня, завопила:

— Убийца!

Я сделал шаг к дверям, но Павелек удержал меня за рукав. И, вытаскивая из кармана пистолет, сказал вопившей женщине:

— Если вы кому-нибудь когда-нибудь скажете хоть словечко, тут же застрелю. А убийцей был ваш муж. Понятно?

Павелек велел мне познать шафера. Передал ему пистолет и что-то шепнул на ухо. Тот, кивнув, посмотрел на меня, и мы ушли с почты. Видно, я выглядел так, будто только что вылез из гашеной извести, потому что, когда мы подходили к стоявшим у дверей костела, Хеля подбежала ко мне и спросила: