Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Когда до городка оставалось километра два, началась стрельба. Тут же разгорелся бой. Мы сидели у какого-то мужика в саду и грызли дикие груши. Желая узнать, что творится в городке, мы забрались на самое высокое дерево в саду. С вершины дерева, как со сложенных ладоней Создателя, были видны танки, идущие в атаку. Под прикрытием танков двигалась пехота. Они окружали городок.

Бой длился чуть ли не до самого вечера. Городок горел в разных местах. Стрельба неожиданно утихла. Сидя у мужика и не зная, что делать, мы ждали известий. Через два часа мы увидели колонну. Спрятавшись в сарае, мы наблюдали, как мимо нас идет в плен наша дивизия. Мне казалось, что в сумерках среди сотен солдат я узнаю ребят из своей деревни.

Мы спали в риге на сеновале. Уже без винтовок. Ночью, смазав репейным маслом, завернув в тряпки, мы закопали наше оружие возле колодезного сруба. У мужика оставили также наше обмундирование. Нам он дал старые, залатанные пиджаки и брюки. Кроме шинелей, с которых мы спороли нашивки и срезали пуговицы, на нас не было ничего солдатского.

Из сена выкарабкались на рассвете. Попросили бритву у хозяина и, глядясь в осколок зеркала, сбривали щетину. Хозяйка, растопив плиту соломой и хворостом, пекла нам на дорогу ржаные лепешки. Я уговаривал Моисея сбрить пейсы. Но тот и слышать не хотел. Мы вымылись до пояса, надели на себя не стиранные две недели рубахи. Готовились в путь.

Хозяин вывел нас задворками на проселочную дорогу. Оттуда, не оглядываясь, направились к лесу. Под пение птиц, встречая все время выбегающих из подлеска зверей, возвращались мы домой. Решили, что ежедневно будем делать километров сорок. Выходило, что, идя напрямик, мы доберемся до дома за три-четыре дня.

Шли мы полями, далеко обходя городки и деревни, поэтому ни разу не встретили немцев. Лишь издалека, на больших дорогах, видели возвращавшихся в родные места беженцев. Но все чаще нам попадались крестьяне, сеявшие в полях хлеб. Иногда мы присаживались с ними на меже и, куря махорку, говорили об окончившейся войне. Приглядываясь друг к другу, мы узнавали по помятой конфедератке с отстегнутым орлом, по гимнастерке, по казенным ботинкам недавних солдат. Поднимаясь с межи, мы просили крестьян разрешить нам бросить в распаханную землю, которая от жары стала как пепел, несколько горстей зерна. После такого разговора на меже мы всегда уходили с краюхой хлеба, с куском сала или свинины.

Крестьяне, глядя на Моисея, все чаще качали головами. А когда Моисей жевал сорванный стебелек травы, уставившись в золотящийся лес, они кивком указывали мне на его курчавую черную шевелюру. И словно случайно рассказывали о солдатах-евреях, взятых в плен и тут же расстрелянных немцами. Но Моисей будто бы и не слышал этого. Жевал себе травинку, глазея на лес, словно из-за расступившихся деревьев вот-вот появится свадьба с миртом и фатой. А если попадался кто-нибудь поназойливее, Моисей доставал из вещевого мешка завернутый в платок кларнет, продувал его и пытался сыграть какой-нибудь псалом.

На другой день к вечеру, идя все время стежками и тропинками через поля, мы подошли к большой деревне. Недели две мы спали в стогах, заброшенных сараях и копнах сена, спали, как зайцы у межи, с открытыми глазами. И очень стосковались по перине. Мы вошли в деревню. Нам указали дом войта. Мы попросились на ночлег. Войт, старый пузатый мужик, похожий чем-то на нашего приходского ксендза, угостил нас самосадом. Болтая с нами о всяких пустяках, подозвал к себе мальчишку. Шепнув ему что-то на ухо, громко добавил:

— Сбегай, сам знаешь куда. Быстро — одна нога здесь, другая там.

Не понравилось мне это «сам знаешь куда». Мы взяли вещевые мешки, отказались от кружки молока и ушли от войта. За третьим или четвертым домом от двора войта, повернув на проселочную дорогу, ведущую в лес, мы увидели, как по деревне едут на велосипедах двое полицейских. В эту ночь мы снова спали в лесу, в куче опавших листьев, укрывшись шинелями.

Мы проснулись, когда было еще темно. Замерзшие, дрожа от холода, стряхивая с себя листья и иголки, мы выбрались из лесу в поле, что поднималось с пригорка на пригорок. На рассвете вышли к пасеке у леса. Нам захотелось меда. Мы выбрали улей и развели возле него костер. Чтобы было больше дыма, мы бросали в огонь траву. Вытянув саблю из-за пояса, я выломал доску из улья. Вырезал соты с медом и достал их рукой. Мы сидели на высохшей траве, недалеко от улья, возле дымящего костра, держа в руках порезанные на кусочки соты. Мед стекал по рукам, по подбородку, размазывался по лицу. Глядя на Моисея, уплетавшего мед вместе с воском, я не выдержал и хлопнул его ладонью по спине. Он уткнулся лицом в мед, закашлялся.