— Ты не устал? — посматриваю на полностью скрывшееся солнце, намекающее, что время довольно позднее, тем более здесь, на пляже. С каждой минутой, мне чудится, все холодеет. Даже вода, прежде бывшая теплой и ласковой, теперь обжигает своей прохладой.
— Это ты устала, — сочувственно протягивает Эдвард, убрав непослушную прядку с моего лица, — я думал, это у меня два Джерома, а на деле…
— Хочешь, я и тебе расскажу сказку? Только сначала нужно лечь в кроватку.
— У меня нет «кроватки», — в баритоне сквозит самая настоящая тоска. Меня даже передергивает от такого сильного чувства.
— Как же? А где же мы тогда спим?
— Белла, — Каллен мотает головой, мигом надевая на лицо маску серьезности, — его трясет от моего имени. Ты правда думаешь, что спать вместе — хорошая идея?
— Мне казалось, ты этого хочешь?
— Хочу?.. Хочу?! — он смотрит на меня так, будто бы я пытаюсь опровергнуть что-то не просто не требующее ни доказательств, ни подтверждений, а что-то поистине достоверное и ясное. Посягаю едва ли не на самую большую общественную ценность. Правда, к концу предложения, возвращая блеск глазам своего обладателя, его тон снова меняется, затихая:
— Хочу, Белла, так хочу…
— Значит, тебе ничто не помешает. Пойдем.
С готовностью вскакиваю с земли, забирая с песка упавший за это время с плеч палантин. Не измазан — уже вдохновляет.
— Откуда такая уверенность, что это ему не повредит? — с сомнением интересуется Эдвард, пока ещё оставаясь снизу. Смотрит на меня с подозрительностью и сомнениями.
— Вера. Вера, мой хороший. Не век же вам ходить на расстоянии пушечного выстрела друг от друга.
Каллен сглатывает, рассеяно, с небольшим сомнением кивая.
— Хуже уже некуда, — в конце концов поднявшись, бормочет себе под нос.
— Хуже точно не будет. Не бойся.
Мы идем к стеклянным дверям вместе, рука об руку, ни на шаг, ни на полшага друг друга не обгоняя. Теплая ладонь Эдварда держит мою, пока её обладатель движется рядом — чего ещё можно пожелать?
Однако у самого входа, малость удивляя меня, Каллен останавливается. Вынуждает замереть рядом с ним, пристально глядя в глаза.
В них нежность. Реки, океаны нежности. Великолепное зрелище. И теплое… теплее любого, даже самого яркого, самого жаркого солнца.
— Знаешь, что хорошо во всей этой ситуации? — спрашивает Эдвард, пригладив мои немного взлохмаченные волосы.
— Что же?..
— То, что ты, наконец, по-настоящему улыбаешься, — его собственные губы изгибаются, одаривая меня ласковой улыбкой. Той самой, ради которой можно свернуть горы.
* * *
Дверь, дверь, дверь… стены. Белые-белые, как в спальне, в знакомой, уже где-то явно увиденной спальне… и пол — холодный-холодный. Бесконечный коридор — и туда пусто, и назад. Не понятно, куда идти и что делать. Он же как-то вошел?.. Как выйти?.. Куда выйти?!
Джером не может понять, что происходит. Запертый в непонятном ледяном пространстве, он тихонько всхлипывает, прощупывая пальцами стены. Может быть, просто не видит выхода? Может быть, стоит наощупь поискать?
Но пусто. Твердо, холодно и пусто. Бесполезно.
А мама? Где же мама?! Она ведь обещала никуда не уходить, даже если он закроет глаза! Неужели тоже пропала… нет!
Полный отчаянья детский вопль разносится по широкому коридорному пространству, эхом отзываясь из каждого угла. Волна вернувшегося звука, едва не сшибая с ног, обрушивается на Джерри. Пугает его до ужаса.
Нет, надо молчать. Когда молчишь — не больно.
Потеряв всякую надежду в ближайшее время вернуться хоть куда-нибудь, где есть что-то знакомое и понятное, малыш, шмыгнув носом, усаживается на пол возле стены. Обхватывает себя ладошками, низко опуская голову. Слезы теплые… от них тепло.
На белой стене крохотной детской фигурки почти не видно. Даже тени нет!..
Однако кто-то все же её обнаруживает. Кто-то очень внимательный.
— Сынок… — раздается в тишине мягкий женский голос. Зовет его.
Джером вздергивает голову, оглядываясь по сторонам. Никого.
Но голос не умолкает.
— Jerome, — выдавая свою обладательницу, он переходит на французский, — Jerome, vais ici (иди сюда)…
Эти слова… он знает, он уже слышал — не в первый раз. Только от кого? Где?..
— Я не хочу ждать, Jerome…
Внутри мягкого тембра прорисовывается недовольство. Нужно вставать — зачем злить того, кто хочет помочь. Знает ведь его имя — не обидит. К тому же, знакомо все — от слов до голоса.
Мальчик поднимается, наскоро утирая руками слезы. Ещё раз оглядывается вокруг — куда же идти?
Читать дальше